Неживая вода - стр. 8
– Два года не дождалась… – прошептал он. – Что ж ты, баба Стеша? – Шмыгнул носом и закусил губу, поднял на дядьку Касьяна заплаканные глаза: – Подождете меня в машине? Попрощаться наедине хочу…
Касьян понимающе кивнул. Хотел что-то сказать, но передумал. Несильно, по-отечески хлопнул Игната по спине, будто понимая, что негоже постороннему видеть чужие слезы.
Уже и запах овчинного тулупа истаял в морозном воздухе, уже стихли тяжелые шаги, а Игнат все стоял у покосившегося креста и плакал беззвучно, горько. Поэтому он не видел, как над головой сгущались тучи, как в полях поднялась поземка, вздымая крученые снежные вьюны, как с сосновых лап посыпался иней. Ветер швырнул за воротник щедрую пригоршню снега, и только тогда парень ойкнул, принялся вытряхивать набившийся снег, а вытряхнув, выпрямился и огляделся.
Он находился на кладбище один-одинешенек. Кресты и темнеющие стволы деревьев обступили его, будто собирались взять в оцепление. Новый порыв ветра пронесся по лесу, как тяжкий вздох мертвеца, придавленного тяжестью смерзшейся земли.
Игнат отступил. Под ногу некстати подвернулась сухая ветка. Ее хруст прозвучал в замороженном кладбищенском воздухе, словно выстрел.
«Вдруг мы видимся в последний раз? – всплыли в голове слова. – Вдруг меня заберет навь? Заберет навь… заберет…»
Тонкий девичий голос эхом отдавался в ушах. Знакомый голос. Голос Званки.
Вот тогда, с новым глотком морозного воздуха, в легкие Игната ворвался страх.
Он круто повернулся на пятках и бросился прочь, не разбирая дороги. Ветер подталкивал в спину, швырялся хвоей и снегом. Ветки кустарников хлестали наотмашь. Еще один можжевеловый куст, внезапно выросший на пути, больно стегнул Игната по правой щеке. Парень отшатнулся, споткнулся об узловатые корни, потерял равновесие и с размаху хлопнулся наземь. Ватные штаны не дали разбить колени в кровь. Но вовсе не это сейчас заботило Игната.
Он лежал на могиле.
Руки упирались в покатый холмик. Наспех сколоченный крест перечеркивал небо грубыми косыми штрихами. А еще к кресту был приколочен керамический портрет. От времени глазурь потемнела и истерлась, сверху вниз фарфоровую заготовку пересекала трещина, но все же Игнат узнал лицо.
Круглые щеки. Курносый нос. Две тугие косы, спадающие на плечи.
Внизу по фарфору вилась надпись:
«Званка Добуш».
Появилось чувство, будто Игнат с головой ныряет в прорубь деревенского пруда. В животе стало холодно и пусто, мир закачался и поплыл, расходясь концентрическими кругами.
«Имя-то какое – Званка, – подумалось Игнату. – Она всегда на помощь приходила, только позови…»