Неживая вода - стр. 15

– Да и соседям спасибо надо сказать, – отозвалась Марьяна. – Хорошие тут люди, добрые. Тетя Рада все ночи с тобой сидела. Компрессы да уколы ставить помогала.

– Спасибо вам, – послушно прошептал Игнат. – И долго ли я в беспамятстве провел?

– Две ночи считай, – ответила Рада. – Бредил, горемыка. Говорил что-то во сне.

Она протянула руку и погладила паренька по спутанным кудрям. От ее прикосновения внутри Игната все сжалось, похолодело. Показалось, что в комнате снова пахнуло сыростью погреба. Но очертания предметов больше не расплывались в тумане, и покойница не подошла к его постели, чтобы шепнуть то, ради чего восстала из могилы.

– А… что я говорил, теть Рада? – спросил Игнат, и голос его оборвался.

Та пожала плечами, ответила беспечно:

– Нехорошее что-то. Да что хорошего в болезни-то придет? Позади это теперь.

– А все же, что именно? – Игнат поднял пытливые глаза, и ответ заставил его внутренне содрогнуться:

– Что-то про воду. Ты повторял: «Мертвая вода».

Игнат шел на поправку удивительно быстро: спасибо от природы крепкому организму и своевременной помощи фельдшера Марьяны Одинец. Парень безропотно принимал назначенные ему лекарства, делал компрессы и нахваливал бульоны тетки Рады, которые та исправно поставляла «бедному сиротке».

Несколько ночей после явления мертвой Званки Игнат спал плохо: вскакивал на любые шорохи, будь то шелест шин по скрипучему снегу, или треск угля в печи, или мышиная возня под полом, и прислушивался, тревожно вглядывался в темноту. Пробовал спать при свечах, но вскоре отказался и от этой затеи: любая тень в колеблющемся свете вырастала до потолка, шевелилась, вызывая в памяти то надломанную фигуру мертвячки, то неподвижные тени у плетня из далекого прошлого. Но вскоре призраки перестали беспокоить Игната, и он принялся потихоньку приводить в порядок дом.

– А парень ты рукастый, – одобрительно гудел Касьян, помогая налаживать электрическую проводку, пока Игнат ловко выпиливал стропила для крыши. – Где таким премудростям выучился? Неужто в приюте?

– В приюте, – соглашался Игнат. – Нас всех кого плотницкому, кого сапожному, кого токарному ремеслу обучали.

– Ну, молодец! Я всегда говорил твоей бабке, что толк из тебя выйдет! Зря только дурачком называли.

– Воспитательница Пелагея меня тоже дуралеем звала, – добродушно улыбался Игнат. – Наивный, говорила, и в сказки веришь.

Следующие несколько недель ушли на то, чтобы законопатить щели и начерно перекрыть прохудившуюся крышу. Вместе с деревенскими мужиками Игнат ездил в лес запасаться древесиной. Дело продвигалось медленно, но верно, и все меньше времени оставалось на невеселые раздумья, и постепенно парень сдружился со многими жителями деревни. Правда, Игнатовых ровесников в Солони осталось мало. Трофим и Севка уехали искать лучшей жизни в большом городе, Степка по пьяни утонул в Жуженьском бучиле, а тело так и не нашли. Поговаривали, болотники забрали, да зачем нужен болотникам этот нахальный верзила? Еще трое из знакомой Игнату компании переженились, и у двоих уже народились дети. Но говорить с ними Игнату было не о чем, а потому он предпочитал общество более взрослых мужиков, таких, как Касьян, или хромой, подстреленный на охоте Матвей, или солоньский долгожитель Ермолка, который после полуштофа умел выдавать такие затейливые истории, что слушатели за животы от смеха хватались, а бабы сплевывали через плечо с непременной присказкой: «Тьфу! Седина в бороду – бес в ребро». У него-то, этого смешливого деда, замшелого, как лесной пень, и разомлевшего после очередного возлияния, Игнат и спросил однажды, а слышал ли тот про мертвую воду.