Неженка - стр. 49
– Ночное отражение, – подсказал мне поэт. Он наклонился ко мне и, вперившись безумным взглядом, рассматривал меня как какую-нибудь редкую букашку энтомолог.
– Что? – Я, естественно, не понял, что он мне сказал.
– Ночное отражение города – наш мир, а твоего больше нет и уже не будет.
Ах, вот он про что. Для живых – ботинки и утренние прогулки по лесу, а для мёртвых – гробы и ночное отражение, – всё логично – до ужаса. Живому не выбраться? Двое санитаров стояли рядом – водитель так и не вылез из кабины – и смотрели то на меня, то на больницу. Потом удавленник достал пачку сигарет и угостил одной сижкой поэта. Они взяли палочки никотина в губы и, не зажигая их, задымили. Вот просто так сделали затяг и кончики сигарет покраснели. Дым, выходящий из ноздрей и ртов мертвецов, был красным. А пахло их курево корицей и тухлым мясом.
Перекур закончился. Не знаю почему, но машина не въехала в больницу через анус автоматических ворот, а припарковалась, и меня повезли на тележке сначала вверх по специальной огороженной железными перилами дорожке, а потом, толкнув моими ногами большую дверь, завезли в здание – туда, куда и должна была, по сути, подъехать скорая – к лифтам. Пахло в больнице жжёной резиной. Ожидаемо для меня, мы спустились вниз, а не поднялись на лифте наверх. Меня отвезли в больничный морг. По освещённому умирающим светом старых ламп коридору, через четыре колена поворота, тележку втолкнули в пространство, где на чёрно-белых клетках, стояли железные столы, некоторые из которых жались к стенам, а другие выстроились в два ряда посередине; в тенях, по углам прятались шкафы; в низком потолке, у правой стенке гулко, негромко сопели ноздри вентиляции. Здесь пахло карболкой, было холодно и одиноко.
Меня, не отстёгивая, прямо на носилках, перенесли на стол.
– Не дёргайся, – повторил удавленник. – Только хуже будет.
– Чем ты быстрее признаешь её власть, тем быстрее всё кончится. Тебе стоит только сказать, что ты принимаешь её власть и хочешь остаться – и всё, – обдав меня запахом осеннего деревенского подпола, сказал поэт, наклонившись к моему уху. – Не сложно, правда?
Ага! Значит, не всё потеряно! Я им зачем-то нужен, и я должен сам захотеть здесь остаться. Выходит, у меня есть шанс отсюда выбраться. Ну уж нет, выкуси. Осмелев, я ответил:
– Иди на хрен.
Поэт совсем не разозлился, хмыкнув, он объяснил:
– Не надейся. Отсюда не сбежать. Хотел тебя от встречи с доктором уберечь. Но как хочешь.
– Да, доктор тебе доходчиво объяснит, чего ты стоишь, – поддержал мёртвого поэта удавленник.