Нежелательный контент. Политическая власть в эпоху возникновения новой антропологии - стр. 7
Тимур Атнашев: Интернет в меньшей степени способствует полемике в классическом смысле, как способу интеграции разных точек зрения и конкуренции за некоторую центральную симпатию, а ведет к фрагментации дискуссии. Люди разговаривают с тем, с кем им комфортно это делать, и отключаются от конкурирующих точек зрения. Представительская демократия сводится к тому, чтобы говорить из разных перспектив и завоевывать сердца условного центрального избирателя. То, что мы точно видим: это относительно новая ситуация, она может закрепиться, в Западной Европе пока это удается. В Германии обсуждается вопрос беженцев, есть люди, которые решительно не согласны, есть люди, как Меркель, которые поддерживают необходимость работы с ними, но это не раскалывает коммуникацию так, что больше никто ни с кем не общается, это не переходит в разрыв коммуникаций.
Елена Фанайлова: Интересен тезис о том, что в основе политической риторики лежит религиозная риторика. И другая мысль состоит в том, что, когда общаются сильные мира сего, одна из их целей – дипломатия, а вторая – произвести впечатление на массы. Собственно, переговоры Кима и Трампа во многом о последнем. Это история про пиар с двойным селфи.
Дмитрий Доронин: Я сказал бы, что риторика не только религиозная, это вообще язык мифологических образов. Набор символов, который нам демонстрировался на телеэкране, это символы «большого отца», государя, это не обязательно связано с религией, хотя он может быть преемником Бога, это символика врага или друга, и так далее.
Елена Фанайлова: То есть это устроено более сложным образом? Хотя религиозная вертикаль тоже имеется в виду, с фигурой отца, проповедника, и с народом, который внимает и не особо возражает.
Аркадий Недель: Религиозный язык присутствует, потому что он является фундаментальным, учитывая, что религия в широком смысле старше любых мифов, это, как минимум, 45–50 тысяч лет. Вера рождается у людей в эпоху, когда возникают первые похороны человеческого существа. Все остальное – это производные ветви, включая политический язык, который, на мой взгляд, самый слабый, потому что у него нет практически ничего, кроме заимствований. Если из политического языка изъять все заимствования, то он окажется голым королем, в нем будет пустота, почти вакуум.
Елена Фанайлова: Смыслы должны оставаться в политическом языке?
Дмитрий Доронин: В этом контексте логичнее говорить не о политическом языке, а о политической речи. Именно речевые высказывания, речевые акты имеют то, что ученые называют целеполаганием, то есть: зачем это сказано. Политическая речь, как любая речь, имеет целеполагание, очень глубокую форматику, и здесь используются, конечно, и средства религиозного языка, и мифологического языка, может быть использован научный язык, научный дискурс.