Невысказанное завещание (сборник) - стр. 21
Лукман ходит за сыном, очищает стволы от веток. Работают они молча. Людская речь этому глухому лесу ни к чему, и отец и сын, словно боясь нарушить очарование лесного покоя, торопятся закончить рубку. Дрова укладывают на сани, и, отряхнув снег с одежды, они впрягаются в них. Потом, выбравшись из леса, останавливаются ненадолго и смотрят, вот он, лес, необитаемый, тихий и загадочный. Лукман приподымает шапку, и от посеребрённых волос идёт пар. А Тимерджан, засунув рукавицы за кушак, трёт снегом горящие руки. Да, рядом стояли, вместе дышали, – ай Аллам, неужели всё так было наяву, неужели это не приснилось? Может, потому что постоянно думаешь о нём, этот сон кажется явью? Нет, было, на самом деле было, стал ведь Тимерджан парнем!
Потом началась германская. Старик хорошо её помнит. И не сможет забыть. Рану оставила в сердце война…
Тимерджан был ещё очень молод, его не должны были призвать. Но душа Лукмана была неспокойной, пиявкой присосалась мысль: «Заберут, всё равно заберут…» Надеялся, что не успеют: может, война закончится. Но шли месяцы, годы, в деревне уже не оставалось путных мужчин, всё обветшало, поля покрылись бурьяном, даже стало меньше голубей и больше ворон, а конца войны не было видно. Слабая надежда погасла. И Лукман, то ли предчувствуя беду в будущем, то ли просто не желая, если заберут Тимерджана, остаться лишь вдвоём со старухой, решил женить сына.
Воле отца не перечат. И в самое хорошее летнее время, когда собирают первый мёд, когда уже подросли молоденькие барашки, Тимерджана женили на Зайтуне, справив шумную, весёлую (по военному времени) свадьбу.
Ах, жизнь! Быстро текут её годы. Вот они, те же годы, так же вода шумит у запруды… А сколько уже пережито за тридцать лет, кто только не приходил в этот бренный мир и не уходил из него. Подумаешь – диву дашься. Ну кто из гулявших на этой свадьбе остался жив? Он да его старуха, да вот ещё дом стоит и белый валун у ворот покоится. Больше никого и ничего не осталось. А ведь сам Лукман тогда был крепким, как столб у ворот, сильным, как лошадь. В день свадьбы он пел перед гостями, встав во весь рост на тарантасе, отбросив назад правую полу джиляна, подбоченясь. Пел, глядя на горы, а люди восхищённо слушали его, и потом раздалось со всех сторон:
– Афарин[19], ай да сват!
– Тысячу лет живи, друг Лукман!
– Ай старина, вот так спел!
Что же это была за песня, которую он пел тогда?
Или эта: