Невыносимый опекун - стр. 23

— Долорес, дыши, — прорычал он, обхватив мое лицо ладонями. — Черт! Нет, не закрывай глаза!

Я с трудом приподняла веки.

— Смотри на меня, — в его голосе звучали незнакомые нотки. Неужели это… испуг? — Сделай вдох. Ну же!

Он показал пример, шумно втянув воздух. Я повторила, не вдумываясь — на рефлексах — и неожиданно стало легче.

— Еще раз. И выдох длиннее, чем вдох.

Наполняющий легкие кислород медленно вытеснял тревогу.

— Я... не умру? — хрипло выдавила я.

Сердце постепенно выравнивало ритм.

— От панической атаки не умирают, — криво ухмыльнулся Блейк. — А вот расшатать нервную систему…

Не закончив фразу, он придержал меня за талию. Вторая рука неловко скользнула по шее, вызвав новый приступ дрожи, но уже не от страха. Я инстинктивно прижалась к нему, стиснув в кулаке ворот рубашки — слабого всегда тянет к сильному.

— Так передозировка была не из-за попытки суицида? — его губы почти коснулись уха.

Вместо ответа я тихонько всхлипнула. Жестокая ирония судьбы — мне не поверили врачи, а Блейк догадался сам. Тот, кто меня ненавидел, оказался проницательнее «спасителей».

— Долорес? — он все еще ждал реакции.

— Я просто хотела, чтобы эти двое заткнулись… — прошептала я ему в ключицу. — Господи, как же они орали друг на друга! Мама специально поставила звонок на громкую связь, чтобы я слышала…

Тело снова колотило как в ознобе — от воспоминаний и от бессилия. Я боялась, что если Блейк меня отпустит, я упаду как сломанная кукла, но он не ослаблял хватки. Рядом с ним ощущение опасности притуплялось.

— Идти сможешь? — чуть отклонившись назад, Блейк вгляделся в мое лицо.

Я напряглась:

— Куда?

Он же… не отправит меня в рехаб? После всего, что я рассказала!

— В спальню, разумеется, — ответ прозвучал двусмысленно. Блейк отвел глаза и пояснил: — Тебе надо отлежаться.

— Наверное… — я нехотя отстранилась.

Выпутываться из крепких и теплых объятий было зябко, как скинуть куртку на морозном склоне Аспена.[5] Если бы могла, я бы прижалась к Блейку еще сильнее.

Приняв заторможенность за последствия приступа, он подхватил меня на руки. Охнув от неожиданности, я вцепилась в его плечи и, уловив обволакивающий флер амбры, невольно зажмурилась.

Как один лишь запах мог вызывать томление в груди? Поднимать крошечные волоски на коже? Сбивать дыхание и заставлять сердце с удвоенной скоростью перекачивать кровь?

Почему я испытывала бурю эмоций в присутствии Блейка? Он ведь… презирал меня.

В качестве встречного аргумента память услужливо подсунула наш поцелуй в ванной — жаркий, требовательный и ненасытный. Нельзя целовать так страстно, и ничего при этом не испытывать!