Невыносимые. Дорога до чужих миров - стр. 39
Друзья покачали головами.
– Так вот, она чудесное дело удумала, она теперь не хочет, чтоб ее община досматривала.
– Как так? – не поняла Алера. – У нее же нет родни, кому еще за ней смотреть-то?
– А она вот что сообразила: говорит, выберет себе названного родича, которому дом и садик отойдет, а тот взамен ее досмотрит.
– Блажит, – оценил Рань и вновь склонился над книгой.
– А желающих, однако, набежало куда как больше, чем в прежние дни, когда по общинным обязанностям ходили, – продолжал Тахар. – Ну а тут и баба нос задрала – дальше некуда, потому как во какая она всем нужная! Во как будет теперь выбирать, кто перед ней хвостом метет бойчее! А если, значит, этот выбранный названый родич будет плохо ходить за ней – так она его разназовет обратно и выберет другого.
– А поверх чтоб порхали гении, – предложил Элай. – И осеняли благодатью.
– С нее станется и гениев затребовать, – без улыбки ответила Алера. – Те, кто согласился, они или разума лишились, или совсем уж в отчаянии. Баба Наня из них душу вытрясет. И пусть ей уже больше ста лет, она ж еще крепкая старуха и разумом светлая, она еще лет двадцать протянет и похоронит штук сорок этих названных родичей. Похоронит, вот правда! Она ж сама их в гроб и загонит!
– А ведь я помню, как ты к ней за речку за пирогами с тыквой бегала, – укоризненно покачал головой Тахар. – Лет десять назад еще бегала. Чуть ли не каждый день.
Алера вздохнула. Бабу Наню она помнила с самого раннего детства: сухонькую и сутулую, очень добрую и говорливую. Платья у нее всегда были темные, а платки – яркие, и она всегда носила платки, то на плечах, то на голове, а иногда повязывала их вместо пояса. У нее были очень белые волосы, сколотые большим деревянным гребнем, и крупные уши с морщинистыми мочками, оттянутыми под тяжестью костяных серег. У бабы Нани были добрые глаза, сильный голос и крепкие короткопалые руки в мелких пятнышках.
– Бегала, да. И когда она овдовела – я ходила к ней сколько раз! Только знаешь, я по два дня потом как пришибленная была. Сиди с ней целый день да слушай, чего она тебе рассказывать будет. Я поначалу была и не против посидеть, ну что тут трудного? И бабка вроде как не чужая же. И с детства я ее знаю, и ничего плохого не скажу про нее. А как заладится языком чесать – так будто кровь пьет из меня, и еще так усмехается и приговаривает: сиди, девочка, сиди с бабушкой – а у меня аж в ушах шумит. Так вот оттого она и не хочет, чтоб ее община досматривала – тот, кто приходит по обязанности, его силком на лавку не посадишь и не продержишь там полдня. А вот если она названого родича получит, который вроде как по доброй воле – так на нем душу и отведет, а мы только будем успевать хоронить этих родичей. Или выхаживать их от мозговой горячки. Потому как пьет она из них кровь, и хоть ты мне что хочешь!