Невская твердыня - стр. 22
Никита в глубоком раздумье повел под руку Бориса Годунова в столовую горницу.
Зарево не сходит с небес.
У польско-литовских рубежей русские жгут свои деревни, бегут в леса, собираются скопом, нападают на королевские отряды. По пятам преследуют чужеземцев. Белорусские леса стали могилою для многих врагов.
На пустынных пепелищах воют голодные псы; суетятся около тлеющего мусора опьяненные войною вороны.
И нечем тут поживиться немецким и угорским наемникам воинственного короля Стефана Батория.
В растерянности, тупо созерцают они обуглившиеся останки деревень, подозрительно озираясь по сторонам. Обманулись в своих надеждах! Трудно им удержаться от глухого ропота, клянут польских вельмож: обещали поживу, а где она?!
В Московском Кремле царь Иван с ближними боярами обсуждает меры борьбы с врагами.
Захвачено Польшею и Швецией в Лифляндии многое, за что двадцать четыре года боролся царь Иван; враги на этом не останавливаются. Прут дальше. Им мало, что в жестокой сече пало множество русских воинов!.. Давай еще крови!
По-великопостному уныло звучат колокола, зовущие в московские храмы богомольцев к поминовению павших. Реки слез пролиты под церковными сводами.
При известиях о взятии поляками и шведами то того, то другого ливонского города проливал слезы и сам царь, уединившись, не желая, чтобы его видели слабым.
И вот наконец ему захотелось увидеть около себя близкого его душе царедворца, и он приказал позвать Бориса Годунова.
Первые слова царя были:
– Франк, наемник свейского короля, Делагард, без корысти, знатно послужил своему хозяину, а мои воеводы, русские, наши люди, опозорили своего государя… Не измена ли тут?! Борис, разогнал я опричнину – не напрасно ли?
Годунов ответил после минутного раздумья, спокойно, кротко:
– Не гневайся, государь! Силы неравные! Против нас ополчились все! Наше славное войско притомилось в ратных делах… Отдохнуть Руси наступило время… Воеводы неповинны в том злосчастии. Пути Господни неисповедимы. Испытания, ниспосланные нам Господом Богом, быть может, и во благо нашим людям. Темная ночь сменяется ясным утром. Такая же смена бывает и в жизни царств.
Иван Васильевич нахмурился.
– Но как быть царю? Что скажешь о царе?
– Премудрыми делами ты, государь, на все времена прославил имя свое, – ответил Годунов, повторив то, что почти каждый день приходилось говорить царю в ответ на его вопросы.
– Однако царь сгубил ради моря столь великое множество народа и не добился ничего…
И эти слова уже не впервые произносит царь.
– Неправда, батюшка Иван Васильевич! Не прошли те годы нарвского плавания государству без пользы. Народы аглицкие, дацкие, гишпанские и все другие, латынской веры, побывали у нас, и многие товары незнаемые возили к нам и наши товары прославили на весь мир. Поистине, великое дело ты совершил, государь! К тому же у тебя, государь, как о том ты говорил, есть Студеное море! К нему привычны мы с давних пор, и народы Запада глядят сюда издавна… Торговые люди, государь, не спесивятся, – помимо Нарвы, плавают по Студеному морю из года в год с великою охотою.