Невинная для Лютого. Искупление - стр. 33

Но Лёша не прав, я не ревную. Его? К той девушке?! Конечно, это не так. Я лишь не понимаю, почему он с ней так нежен. Да, она инвалид и нуждается в помощи… И я бы оказала ей самую лучшую помощь. Но Лютый накричал на меня и бросился спасать сестру своего врага. 

Чем разозлил ещё сильнее, ведь муж обвинил меня в том, что сделал сам. Я бы никогда так глупо не поступила. Не подвергла бы себя опасности. По указанному Чехом адресу выехали бы люди отца, девчонку отвезли в больницу. Вот зачем было тащить её к нам домой?

Но у меня язык не повернулся задать эти вопросы, ткнуть Лютого в его ошибки. Потому что не хотела слышать ответ. И так понятно, что Береговой был или до сих пор влюблён в эту девушку. Иначе бы Чех не похитил её, чтобы надавить побольнее, иначе бы Лёша не помчался бы спасать Настю, забыв про банальную осторожность. Иначе не держал бы рядом с собой. Иначе не потребовал бы развод.

Он испугал меня, и я разозлилась. Лютый целиком и полностью заслужил ту боль, что исказила его лицо, когда он кончил мне в руку. Как бы ни относился муж к Волковой, я знала, что хочет он меня. И это желание для него, как удавка, как самобичевание. Береговой никогда себе не простит изнасилование. Даже если я прощу.

– Мои родители погибли в аварии, когда я был в старших классах. Если бы не тетя Маша, я бы попал в тюрьму и погиб бы там. Жить не хотелось, – Леша встал рядом, но смотрел не на меня, а на синий под ночным небом снег. – Наши жизни с Волковым переплетены слишком тесно, оттого и больнее из-за его поступка... – крупная челюсть мужа хрустнула. – Насте было семнадцать, когда случилась трагедия. Вся жизнь впереди, она как раз одиннадцатый класс заканчивала, такая задорная была, с веснушками, кудрявая, милый одуванчик, но… – Лютый откашлялся в сторону, – машину вынесло на встречку, и Волковы-старшие погибли на месте, а за жизнь Насти мы с Серым боролись несколько лет. На ноги она так и не встала и больше не могла слышать.

Лютый повернулся и прищуренным взглядом скользнул по моему лицу, опустился на грудь и остановился на животе.

– Я учил Настю языку жестов, –  продолжал спокойно рассказывать. – Никогда не смотрел на нее, как на объект обожания, потому что у меня была Мила и маленький сын, – он хрипнул и дергано отвернулся. Торс был обнажен и лоснился в голубоватом свете луны. Леша засмеялся тихо и потер лицо: – Тебе стоило лишь спросить об этом. Но легче накрутить себя, а потом сделать виноватыми других. Я виноват, но точно не в том, что нравлюсь тебе, – муж спрятал руки в карманы брюк, полоснул меня темным взглядом, а затем вышел из гостевой, будто больше не желал говорить.