Невеста - стр. 70
С Оденом иначе.
Я лишь делюсь накопленным жаром. Я лишь… губы у него жесткие. И никакой лакрицы.
Стыда, впрочем, тоже.
– Так хорошо?
– Да.
Жар ушел. И радоваться бы, что малой кровью обошлось.
– Больше помочь не надо? – Отпускать меня он не собирается.
– Нет.
– Жаль.
Это издевка? Но Оден тихо вздыхает:
– Спи, моя радость.
Утро началось… о да, утро началось.
С головной боли. С предательской слабости, когда руки трясутся настолько, что флягу к губам поднести не могу. С премерзкого вкуса во рту и раздувшегося языка, который, казалось, вот-вот заткнет глотку. Тогда я задохнусь.
В носу свербело и хлюпало, а глаза слезились даже от того слабого солнечного света, который проникал в пещеру. Хуже всего, что я помнила все случившееся накануне. И приближение грозы, чей голос манил, обещая поделиться силой. И собственное внезапное безумие – сейчас я прекрасно понимала, что если бы не Оден, то от меня осталась бы горстка пепла.
Молнию выпить…
Да, Мать-жрица танцевала в грозу, она сама звала грозу, хватало силы. И молнии слетались к ней на руки, а она подносила огненные шары к губам. Лицо ее в этот миг теряло всякую красоту. Небесный свет стирал кожу, и я видела лишь серые мертвые мышцы, сквозь которые просвечивала кость. Длинный язык разворачивался, погружаясь в молнию, и свет наполнял уродливое вдруг тело.
Глоток за глотком, до самой последней капли.
А взамен на подставленный поднос падает камень – желтый алмаз. Или красный. Изредка – синий. Она отрыгивала их, вытирала губы батистовым платком, а потом протягивала руку для очередной молнии. И все повторялось.
Наверное, этих камней не хватало, если храм решился связаться с такими, как я.
Сколько лет было Матери-жрице?
Никто не знает. Но поговаривали, что она – ровесница самой королевы Мэб. И уж точно в состоянии удержать силу. А я… пары грозовых разрядов хватило, чтобы засиять.
Было мучительно стыдно.
И за танцы на камнях. И за то, что позже случилось… и вообще за все сразу.
– Я знаю, что ты проснулась. – Оден сидел у входа в пещеру. – Вылезай, пока совсем не околела.
Совет был своевременным.
– Твоя одежда здесь. Сушится. Если меня стесняешься, в плащ завернись.
Стесняться в лагере я быстро отучилась, но плащ прихватила сугубо потому, что с плащом теплее.
Небо было чистым и ясным, от вчерашней грозы – ни облачка. Разве что камни отмыла дочиста. Гранит всех оттенков алого поблескивал слюдяными жилами, словно вышивкой. Сквозь трещины пробивалась трава, раскрывались белые венчики быстроцветов. Уже к вечеру плотные пока бутоны иссохнут и осыплются, не в силах перенести наступление темноты.