Невеста для виконта - стр. 2
– Одолел глаголы. – Месье Антуан дернулся; вечно небритый человек с желтоватой кожей и крошками печенья в уголках рта – печенье он обожает и прячет за пазухой, чтобы лакомиться, когда никто не видит.
После того как мы вступили в войну в мае, в очередной раз объявив Испании, что она не права, одолеть только лишь глаголы – непростительное упущение. А вдруг мы проиграем, а Фредерик-то и не знает, как сдаться?
Впрочем, это вряд ли. В Пиренеях люди стреляют друг в друга, а в Париже все по-прежнему.
– Мишель, сиди смирно! – мачеха нынче не прочь покомандовать.
– Что толку, – пробормотала я, – он все равно не понимает.
Ответить мачеха не успела – дежуривший у дверей и подглядывавший в щелку Дидье распахнул дверь, впуская четкие деревянные шаги. И вслед за ними – человека, которому теперь предстоит принимать наши исповеди.
Вы должны понять меня. Всю жизнь я исповедовалась старичку Августину, но даже ему, нежному душой, подслеповатому обладателю небесно-голубых глаз, в которых светилась вера, я и половины о себе не рассказывала. Нехорошо утаивать что-то от Бога. Богу я всегда говорила все – наедине, в своей комнате, под треск пахучей свечи. А люди за столом для меня – давно ощупанные шахматные фигуры на доске; они стоят на своих местах, они не мешают мне, я знаю, как разыграть с ними партию. Новый священник, да еще из благородных, – словно ферзь, уроненный из рукава.
– Святой отец Реми де Шато! – отрапортовал Дидье, которому мачеха, конечно же, втайне дала наставления.
И вот он вошел – черная фигура, запаянная в сутану, как в доспех. Я беззастенчиво разглядывала его – мне нечего от него таиться. Сукно, сукно, сукно. Высок, скорее худ, и лицо сухое, как слом ясеня. Брови разной высоты, щеки впалые, кожа загорелая – сразу видно, приехал из глуши, где приходится много работать на воздухе. Мачеха так и говорила, что он сельский кюре. Где она о нем вызнала, вот вопрос.
Волосы у него темные, гладкие, как полированная доска, связанные в хвост. К поясу прицеплены янтарные четки: золотистый всполох в черной глубине торфяного озера. Он остановился, глядя на нас, а мы во все глаза смотрели на него, и первое впечатление текло, обрастая подробностями.
– Да благословит Господь этот дом и людей, живущих в нем.
Я облегченно вздохнула и откинулась на спинку стула: голос у него оказался неопасный.
Сухой, размеренный и равнодушный, голос слепого приверженца веры, которому никакого дела нет до людей – он занят собой и Богом. Недрогнувшее лицо, едва заметно открывающиеся губы, тонкий блеск хороших зубов. Проблем не будет.