Неупиваемая Чаша (сборник) - стр. 80
– Жильцы эти проклятые тебя совратили! Не будь их, с нами бы ты был и экзамен сдал… А теперь мать убита прямо…
– Оставьте! Не знаете вы людей!..
– Отлично, – говорю, – знаю! Всегда так: взманят неопытного, а сами…
А он и сказать не дал.
– Ну так я вам скажу! Сергей Михайлыча и нет теперь даже!..
И так на меня выразительно посмотрел. А мне от этого еще больнее сделал. Жуть прямо. И опять я его стал просить отойти от них. И потом мне вдруг одна мысль пришла. Спросил я его про сожительницу того, про жиличку. И в глаза ему посмотрел. Ничего. Очень спокойно сказал, что та вовсе и не сожительница была, а сестра. Так я ничего и не понял.
Потом вырвал он листок из книжки, закрылся рукой и стал писать.
– Вот, мамаше отдайте… Скажите, от кого-нибудь получили… Скажите, что на заводе где-нибудь живу… на Урале…
Очень тяжело было. И мой он, и как бы и не мой. А вижу, что и ему нелегко. Взял меня за руку, посмотрел мне в глаза…
– Какой, – говорит, – вы худой стали, папа…
И заморгал.
Вышли мы из пивной, и уж темно было на улице.
– Ну, мне сюда… – говорит. – Простимся.
Обнялись мы у заборчика в темноте, и я его наскоро перекрестил, как бывало. Поцеловались.
– Что же, не увидимся больше?
– Ничего, увидимся…
Только и сказал. И разошлись. Посмотрел я, как он в темноте скрылся.
Пошел я домой. На колокольне ко всенощной благовестили. И зашел я в церковь, чтоб облегчить душу, камень скинуть…
И не получил облегчения.
XX
А в последнее время у меня предчувствие было: вот что-то должно и должно случиться…
Отдал я записку Луше, сказал, что через ресторан получил. Поверила. И так он ей ласково написал, что она вся как засветилась. Румяная стала, на месте не могла усидеть. И вдруг с ней нехорошо сделалось. Платье на груди стала рвать. Воздуху мало стало. Привели ее в себя, ничего. Плакать начала. Сидит тихая, а слезы так и бегут, бегут…
А ночью с ней опять припадок. Поднялась на постели, а потом на бок, на бок…
Позвали доктора, а уж она померла. Паралич сердца.
Похоронили… Я тогда совсем голову потерял…
Так Колюшка с матерью и не простился…
Да. А тут вдруг с Наташей стало твориться. Уж похоронили, а она не хочет и не хочет идти на службу. Ходит и ходит, как тень, по квартире, пальцами похрустывает. Поставит коленку на стул и глядит в окно. И Черепахин все ее успокаивал и то воды подаст, то капель накапает. Со мной стал очень раздражительный, даже кричать стал на меня, а ей только одно:
– Наталья Яковлевна, успокойтесь… Наталья Яковлевна, не беспокойтесь… Примите капель от волнения…
А она так и рвет:
– Оставьте меня, оставьте!..