Неудержимолость - стр. 13

Девочке двадцать. В луна– и солнце-парки – к счастью ли, к сожалению – не ходок, есть тезисы, утренняя заварка и где-то в сердце оборванный проводок. Девочка, научившаяся бояться, дует на воду, обжегшись на молоке. Выглядит это смешнее ноги паяца, запутавшейся в змеином своем шнурке. Все, на что ей хватает ума и силы – это писать записки, как в детсаду, а он не заметит, как же она красива. И встретится с ней не ранее, чем в аду.

А я от страха девочку отучаю, я – её внутренний голос, живая стать, долька заморского фрукта в дешевом чае, я покажу ей, кем она сможет стать, стоит ей только вспомнить, что там, в начале.

Девочке пять.

Грустно смотреть даже на алфавит.

Каждый из нас состоит из воды и букв.

И если речь заходит вдруг о любви —

с именем заносится сор в избу,

так что не вымести. Вынести все сложней,

как буква N будет напоминать

все, абсолютно все – о нём, или ней.

Так что пока не сказаны имена,

смелей обнимай, отнимай у всего и всех.

Целуй, обретая целостность или цель.

Имя звучит не так хорошо, как смех,

даже если он становится злым в конце.

Я влюблена в твой запах. Картинку. Звук.

Копейка к копейке, складывается рубль.

А если тебя, как кого-то из них, зовут?

Я не люблю ни рефрен, ни повтор, ни дубль.

Ни отголосок, ни даже подобье их.

А если ты – А, а я бы хотела – Б?

От имен слишком больно – после.

Давай без них.

Я безымянно все расскажу тебе.

И если мы вдруг расстанемся (несмотря

на то, что еще и нету понятья «мы»)

мне не придется врать потом, говоря

имя твое как имя тюрьмы, чумы

и прочих ассоциаций не про добро.

Любить Никого – никого не любить совсем.

Я назначу тебе свидание у метро

несуществующей станции. Завтра, в семь.

Вакансия Музы, в принципе, хороша: живи в центре

сердца, плюй в форточку для души, волосы старой

памяти вороша, на шею садись и приказывай:

«нннуу, пиши!». Автор не платит ни ломаного гроша;

её гонорар – ни больше, ни меньше – Жизнь.

Муза имеет право, мозги и вид на жительство между

самых красивых строк. Правда, она бесправна в своей

любви к Автору. Автор должен быть одинок, капельку

инвалид и тем – индивид. Как балерина, что не имеет ног.

Муза должна собой воплощать огонь, вечно цитируя

«Не для тебя зажглась». Если она и хочет подать ладонь,

надобно сжать в кулак и ударить в глаз, пока

придуманный Автором белый конь в голос ржёт за воротами

битый час.

Муза – равновелико добро и зло, прижатый к виску

заряженный пистолет. Сотрудничество плодотворно,

когда залог – это оставленный лёгким дыханьем след.

Бродскому в этом с Басмановой повезло.

Тысячи строк, мучительных надцать лет…