Неудаленные сообщения - стр. 8
Я тоже остановился. Оробел.
– Ты вышла? Или сбежала?
Она не сдержалась, захохотала.
– Сбежала. С пузом. Кавказ своих не бросит. Родила уже тут, как бы, на свободе. А ты хромаешь? Ножку поранил? Ай-йяй. Как жаль.
И пошла.
Чего ей стало жаль? Сожалеет, что я живой остался.
Я догнал ее, схватил за руку.
Она стремительно развернулась:
– Ты думаешь, жизнь наладилась? Ну да, я любила Борю вашего. А кто его не любил?
Один глаз у нее затуманился, сейчас слеза выкатится. И выкатилась, только из другого глаза, что был чист и смотрел поверх меня.
Приблизила лицо, и шепотом:
– Так вам понятней. И больней. А вообще мне нет разницы, кого из вас отправлять в ад. Больше – лучше.
– Так, да?
– Так.
– Боря-то, пожалуй, что и из ваших был.
– Тем более, тогда! Служил русским как пес. У меня два брата было, отец. Все… не с миром отошли. Интернациональный долг. Мне твой сынок рассказывал, как он дома наших гранатами забрасывал. Сам – то Боря мне только песенки пел, «зацелую допьяна, изомну как цвет».
Она выдернула руку. Я все еще удерживал ее. Передернула плечом, свела судорогой подбородок, напоминая и передразнивая Борю, и запела в голос на весь проспект. Надо сказать, мало кто даже и взглянул в ее сторону. Всем все равно, а потом, мало ли придурочных в огромном городе. Знали бы, кто она такая, Бике. А она, слегка косолапя, неспешно удалялась:
– Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай меня подружка,
На земле живут лишь раз!
Бике отсидела три года. Вот выпустили. Хотя по всему, надеяться на освобождение в принципе никто не мог, может быть, только сама Бике не унывала, «для Кавказа невозможного мало».
Рвануло у третьей колоны на станции с переходом на другую линию.
Мы договорились встретиться на выходе из предпоследнего вагона, она обещала нас ждать у третьей колоны. Ее дядя после реконструкции открывал ресторан на проспекте. Бике любила тусовки, по ее словам, на открытие были приглашены артисты, юристы, депутат, Юрий Антонов, и даже Кашпировский. Собственно, она приглашала Борю, но так совпало, именно в этот день прилетел из Баготы Кудря, мы пересеклись, выпивали немножко, Кудря рассказывал о Колумбии, о работе. Пересыпал речь испанскими оборотами, утверждал, что испанский ему как родной, «когда влюблен, язык любимой проникает в тебя сквозь поры в коже».
– Ты влюблен?
– Я испанец.
– О!
– О!
– Что «о»? О! О! Пепита до меня не знала и не понимала что такое мужчина.
– Пепита?
– Ура Пепите!
Мы выпивали, веселились. Кудря артист! Артист и не зануда. Только начал он рассказывать о работе со знаменитым режиссером, как позвонила Бике, напомнила Боре, что ждет его в метро. Боря захотел дослушать Кудрю и, чтоб вообще не рушить компанию, захватил и меня с собой.