Нет худа без добра - стр. 28

Это был какой-то абсурд.

Куда делся пляж?

Куда делся океан?

– Мама! – крикнул я, и наши глаза встретились.

На какую-то секунду она увидела меня сквозь щели между досками – ее зрачки сфокусировались на мне, а на лице появилось странное выражение, чуть ли не ужас.

Она отпустила провод и начала падать все ниже и ниже, и во время падения она старела. Я видел, как ее волосы поседели и стали короче, морщины разбегались от глаз по всему лицу, кожа на руках тоже сморщилась.

– Мама! – завопил я во сне.

– Бартоломью! – вдруг раздался мужской шепот.

Открыв глаза, я увидел, что на краешке моей постели сидит отец Макнами – точь-в-точь как иногда сидела мама, когда я был маленьким.

Я захлопал глазами.

В комнате было темно, свет падал только из коридора, очерчивая силуэт отца Макнами. Я понял, что спал.

– Ты кричал во сне, – сказал он. – Что-нибудь случилось?

– Я видел сон, – ответил я.

Я хотел пересказать сон отцу Макнами, но сон показался мне слишком диким, и к тому же мне всегда надо какое-то время, чтобы вспомнить, что снилось, после того как проснусь, так что я больше ничего не сказал.

– Я тоже не могу уснуть, – сказал отец Макнами. – Хочешь бутерброд?

– Нет, спасибо, – ответил я, так как не был голоден.

– Ну, как хочешь. Но, может, хотя бы составишь мне компанию, пока я ем?

– Ладно, – ответил я и спустился вслед за ним в кухню.

Он стал готовить себе бутерброд с ветчиной и сыром, а я сел за стол.

– Ты знаешь что-нибудь о двадцатом президенте США Джеймсе Гарфилде? – спросил он.

Я еще не вполне проснулся и лишь тупо таращился на его жующую физиономию.

Борода его украсилась желтыми крапинками горчицы.

– Я читаю книгу о нем, – сказал отец Макнами. – Она наверху, на ночном столике.

Я кивнул.

Говоря, он для большей выразительности размахивал бутербродом, так что лист салата удерживался на нем из последних сил.

– Итак, Джеймс Гарфилд был двадцатым президентом нашей великой державы, – сказал отец Макнами. – Судя по всему, он был хорошим, достойным человеком. Поддерживал движение за гражданские права, хотел ввести всеобщее обучение, чтобы все дети – и белые, и черные – умели читать.

Я не мог понять, чего ради он решил рассказывать мне это среди ночи, но не стал спрашивать его. Я клевал носом, и все происходящее казалось мне еще одним фантастическим сном.

– А кто такой Чарльз Гито, ты знаешь?

Я помотал головой.

Отец Макнами дожевал кусок бутерброда, проглотил его и сказал:

– Он выстрелил в президента Гарфилда на железнодорожном вокзале в Вашингтоне и объявил, что это Бог надоумил его. Но еще более немыслимо то, что Гарфилд якобы произнес, когда в него впились две пули: «Мой Бог, что это?» Как будто он спрашивал, не Божья ли это воля. Гарфилд никак не ожидал, что в него выстрелят в этот день. Он полагал, что несет людям добро – может быть, даже действует от лица Бога. Но эти две пули вызвали у него вопрос: «Мой Бог, что это?»