Несвятая троица - стр. 51
– Стой, – крикнул я ей, пытаясь подняться и одновременно взводя арбалет. – Не подходи к нему!
Посмотрев на меня, она, видимо, поняла, что я хотел сказать, потому что кивнула и сделала шаг назад. Только бы не промахнуться, подумал я. Вот опозорюсь тогда! Впрочем, до шода было всего метров семь. Щелкнула тетива, голова нелюдя взорвалась. Вот блин, чуть не промазал, целил-то в корпус – руки ощутимо подрагивали. Опустив арбалет, я повернулся к незнакомке. Однако ей было не до меня, она рванула к хрипящему бойцу, зажимавшему ладонью артерию. Вряд ли ему уже поможешь, подумалось мне, и я оглянулся в поисках Динари. Девочка сидела на земле чуть поодаль, прижавшись спиной к стене трактира. Обхватив колени, она огромными испуганными глазами смотрела на окровавленные тела и ошметки внутренностей, раскиданных повсюду.
Сходи за едой, твою дивизию!
Ирина Зуева, Эртазания, хутор Динари, 19-го изока, день
Наверное, есть в человеческой психике какой-то предохранительный механизм.
Два дня назад у меня была семья, ради которой я жила. Была работа, было более-менее предсказуемое будущее.
Был дом, с современной кухней, ванной и горячей водой. Был маленький желтый автомобиль, который мог меня доставить за час на расстояние в насколько десятков километров. Много чего было…
Представьте, что вы потеряли это в один миг, вас выкинуло в средневековье, где цена вашей жизни – ломаный грош, где удобства – это туалет на улице и листики лопухов вместо туалетной бумаги. И даже тогда вам не удастся понять всю глубину моего отчаяния. Это возможно представить, но представляя – невозможно ощутить.
Закутавшись в одеяло, в позе эмбриона я лежала в траве и пыталась понять, в чем я провинилась перед Господом. Как ни странно, в себя меня привел обыкновенный холод. Солнце сместилось, и я оказалась в тени сарая, а ветерок заставил мою кожу покрыться мурашками. И я вдруг ощутила, что жива!
Я ведь живая, а могла лежать под камнями там, где наш вагон упал со скалы. Я живая, мне холодно, я чувствую… Значит, я могу любить, и пусть Насти и Игоря нет рядом, но я ведь люблю их и знаю, уверена – с ними там, дома, все хорошо. А еще я ведь могу вернуться, попала же я сюда, значит, могу и обратно. А это уже надежда, я надеюсь! А с любовью и надеждой уже можно жить.
Вот так прохладный ветерок включил во мне защитный механизм. Я перебралась на сеновал, закопалась в сено и, наслаждаясь его запахом, заснула. Заснула с детской уверенностью, что все будет хорошо.
Разбудил меня голод. Я полежала, прислушалась к себе и поняла, что хочу есть. Завернувшись в одеяло, вышла из сарая и остановилась как вкопанная. На траве лежал Третьяков, а рядом с ним сморщенная, будто бы сломанная горбатая фигурка деда.