Несломленная - стр. 39
Резко скинув одеяло и поднявшись, я схватила поднос и, расплескивая чай, всучила его бабушке, довольно грубо выпроводив из комнаты.
Закрывшись на расшатанный шпингалет, по стеночке сползла на пол. Кружилась голова. Стайки мелких, хаотично суетящихся мошек, как залпы салюта промелькнули перед глазами. Я не помнила, когда ела в последний раз, когда выходила на свежий воздух. Не надо было так резко вставать, так и в обморок упасть недолго.
— Опять ничего не взяла? – услышала за закрытой дверью приглушённый голос матери.
— Ничего. Прогнала, чуть ли не взашей выкинула, — всхлипнула бабушка. — Накапай-ка мне, Тамара, корвалола, что-то сердце опять прихватило.
— Нужно что-то делать, — всегда мягкий и спокойный тон отца приобрел тревожные нотки. — Тома, позвони одноклассникам, узнай, что там случилось у них на этой турбазе.
— Да звонила я, Серёжа! Абрамовой Лере, Ане Сысоевой – молчат как партизаны. Ничего не видели и не слышали.
— Ну как ничего не видели? Девчонка ни жива ни мертва вернулась. Белая как полотно. Может, мальчик какой обидел... Ой, ой, ой, Тамара, не приведи Бог, — запричитала бабушка, характерно постукивая баночкой сердечных капель о край стакана.
— Я завтра на заводе с Ольгой Мамоновой поговорю, ее сын, Коля, по-моему, с нашей Сашкой в одном классе учится, может, он что знает, — воодушевился отец.
«Кирилл, папа» — мысленно поправила я и горько усмехнулась. «Поговори, посмотрим, что он расскажет".
Отойдя от двери, задержала взгляд на своем отражении в большом настенном зеркале.
На меня смотрело тощее привидение в мятой белой ночнушке. Огромные круги под глазами, веснушки на бледном лице выделялись особенно ярко, как будто капли крови на снегу. Волосы растрёпаны: рыжие корни уже пробились, уродуя грязно-желтую паклю. Я не причесывалась, не ела, не гуляла. Затворник. Призрак. Я была им всегда, но сейчас стала не только еще острее себя им чувствовать, но и выглядеть.
Месяц назад Кирилл Мамонов разбил мою жизнь. Растоптал чувства, надругался над телом.
Так и не дождавшись его тогда, я, ёжась от холода, пришла к общему костру, а он, равнодушно единожды мазнув взглядом, переключил свое внимание на появившуюся Журавлёву. Ничего не сказал он и наутро, когда мы все вместе возвращались домой на автобусе. Он просто сделал вид, что ничего этой ночью не было. Он смеялся и радовался жизни, тогда как я в ту ночь умерла. Тепличный ребенок, выросший под крылом мамы и бабушки, оставшийся со своим позором один на один. Признаться родным в произошедшем означало убить их.
Я не помню, как сдавала экзамены, отвечая что-то на автомате, так же на автомате принимая поздравления и забирая свою медаль. Мне было абсолютно все равно, что будет со мной дальше, и едва получив аттестат, я закрылась дома и впала в затяжную депрессию.