Несломленная - стр. 26
Сценарий наших свиданий тоже был примитивно прост: мы катались немного по городу, потом ужинали в каком-нибудь неприметном заведении, а затем ехали ко мне. После полуночи он неизменно уезжал. Я не просила его остаться, но тонко об этом намекала. Но либо настолько тонко, что он не понимал мои намеки, либо понимал и просто игнорировал.
Не было у нас прогулок под луной, охапок цветов, билетов в кино на последний ряд, и вообще не было какой-либо романтики. Зато было кое-что другое. У нас была невероятная химия. Прежде никогда мне не приходилось испытывать ничего подобного.
Похвастаться огромным опытом на любовном фронте я не могла, но Марат определённо был самым лучшим любовником в моей жизни. Он был страстным, горячим и совершенно неутомимым. Рядом с ним я раскрывалась как женщина и, выжатая как лимон после близости, готова была смотреть сквозь пальцы и на отсутствие романтики, и на его скрытность. Его нежелание говорить о себе меня тоже немного настораживало. Нет, он рассказывал что-то о своем детстве, студенческом прошлом, но почему-то упорно избегал разговоров о настоящем.
“Ничего интересного: дом — работа, работа — дом. Ты”.
На мой вопрос, заданный в первый же день – есть ли у него кто-то, он ответил лаконичное: «Все сложно». Ну, а у кого сейчас просто, подумала я и прекратила задавать вопросы. Я не лезла ему под кожу, боясь спугнуть напором. Я влюбилась как кошка.
11. Часть 10
Город Н., 1997, май
Близился последний звонок.
Я уверенно шла на золотую медаль, единственная в этом выпуске, и все учителя возлагали на меня большие надежды, мечтая украсить школьную доску почета ещё одним отличником.
Не скажу, что получить красную корочку аттестата было самоцелью, скорее, это было что-то само собой разумеющееся, выбитое на подкорке. Я очень хорошо училась, любой предмет давался мне необычайно легко: я запросто выводила сложные химические формулы, чертила параллелограммы, учила стихотворения и без ошибок писала изложения.
Я где-то читала (а читала я очень много!), что серые клетки передаются генетически, но мои родители, положа руку на сердце, были средних умственных способностей, брат вообще лоботряс, а бабушка по папиной линии даже не окончила девять классов. В сорок первом, когда началась война, ей было двенадцать лет, и, чтобы не угодить под безжалостный каток геноцида, она с родными была вынуждена бросить всё и бежать из оккупированной нацистами Варшавы. То, что моя бабушка еврейка – долгое время было тайной за семью печатями, почему-то она этого очень стыдилась и строго-настрого запрещала об этом кому-либо распространяться.