Нескучная жизнь майора Чапаева - стр. 24
– А когда бы я… мы? Наш медэксперт приехал, когда этого подрезанного уже в больницу увезли. Так что его, а тем более нож у него в бочине, никто в глаза ещё из следственной группы не видел. Спасали ж человека! Понимать надо! И там темно ещё было. – начал было оправдываться Руфатыч.
– Значит, так. Алик, в регистратуру. Изымаешь все документы пострадавшего. Дрозд, звонишь Чегеваре, пусть пробьёт по нашей базе господина Сажина. Потом вместе с Аликом в адрес. Мамы, папы, жёны, дети, любовницы, соседи… по полной программе. А мы с Владимиром Руфатовичем на место преступления и туда же собираем свидетелей. Потом Руфатыч возвращается в больничку и проводит первый допрос потерпевшего, а я на базу. Сбор в семнадцать часов. Вопросы? – почти скороговоркой выпаливаю я.
– Так, может. – в чём-то засомневался Владимир Руфатович, вспомнив, что следствие, собственно, ведёт он.
– Все вопросы в семнадцать ноль-ноль, – чуть повысил голос я, давая понять, что никто его за халатное отношение к орудиям преступления ещё не прощал.
Спускаясь к машине, звоню своему заму:
– Спите, товарищ Эрнесто? – спрашиваю строго.
– Ну, во-первых, не Эрнесто, а Эрнест, учи вас. А во-вторых, поспишь тут. Такое впечатление, что воспитателем в детский сад устроился, честное слово. Где ты её взял? Башку от её вопросов рвёт! – шёпотом ответил Чегевара, сидя в своём кабинете на своём рабочем месте.
– Потом расскажу. Сейчас тебе Дрозд звонить будет. Отработаешь вопросы, сразу инфу мне сбросишь. Чем Лядова занимается? – почему-то тоже шёпотом задаю вопрос.
– Полы моет и вопросы задаёт. Попросила, чтобы в её сторону не смотрел из-за короткой юбки, и моет. Сказала, что завтра в джинсах придёт и окна вымоет, а то, типа, во тьме пребываем. Ничё так девка, не кобенится. Давай, Андрюх, а то мне пора воду в ведре менять. Пойду, а то злится, – как-то по-домашнему ответил Чегевара и отключился.
«Может, она и борщ умеет варить?» – как-то стремительно пронеслась мысль, опережая другую мысль: «На хрена я согласился?»
В «родное гнездо» я вернулся первым. Собственно, кабинет нашего отделения планировки был странной. Случайный или вызванный посетитель попадал в достаточно большое помещение площадью метров сорок. В этом пространстве в хаотичном порядке были разбросаны: четыре письменных стола с компьютерами, один шкаф с чёрт-те чем, три стеллажа с папками и журналами, две навесные полки (опять же с чёрт-те чем), четыре металлических сейфа, крашенных зелёной масляной краской, с залапанными дверками, и вечно падающая вешалка на трёх ножках. В углу стоял хронически виноватый перед всеми за пустоту своих полок холодильник, купленный в складчину года два тому назад. На стенах висели два портрета. Любимого президента и обожаемого министра внутренних дел. Прикол был в том, что президент с министром старели с каждым годом, а их портреты нет! В дальней стене общего кабинета существовал проход в другой кабинет, поменьше. Это был мой личный кабинет. То есть проход в кабинет был, а вот двери в него не было. Фамилия придумавшего такую планировку архитектора была строго засекречена. И вызванный или добровольно рвущийся со мной пообщаться был вынужден сначала постучать в висевший на стене фанерный плакат и громко спросить: «Можно?» или «Разрешите?». В зависимости от вопроса звучали одни и те же ответы: «Можно козу на возу…» или «Давай, только быстро!» На плакате была изображена баба со злющим лицом и толстым пальцем у нижней губы. А внизу было написано: «НЕ БОЛТАЙ». Стучали обычно ей в голову. Оттого с каждым годом «наша баба» становилась всё страшней и страшней.