Несерьезные комедии про любовь - стр. 24

>Надя. Если нет любви и нет расчета, что же есть?

>Петров. Есть надежда. Вас ведь Надей зовут? Надеждой? Когда я вас увидел, я сразу подумал, что вы могли бы стать моей надеждой. Надеждой, что меня еще можно полюбить. Надеждой на счастье. И что у нас могли бы быть дети… Что с вами? Вы держитесь за сердце. Вам нехорошо?

>Надя. Нет-нет, все в порядке.

>Петров. Дайте вашу руку. Я проверю пульс… Пульс учащенный, девяносто в минуту. Но это лучше, чем когда он падает… Я давно не держал в своих руках женскую руку. Можно я ее поцелую?

>Надя. Поцелуйте.

>Петров. Если я вам неприятен, вы мне так и скажите.

>Надя. Да нет, вы мне приятны. Вы деликатный и, кажется, добрый человек. Вы мне нравитесь.

>Петров. И вы мне тоже! Вы мне тоже! Вы очень рассердитесь, если я поцелую вас в губы?

>Надя. Целуйте, раз вам это надо.

>Петров. Почему ты плачешь?

>Надя. Не знаю… Если я выйду за тебя замуж, мы будем жить в России?

>Петров. Нет, мы поедем туда.

>Надя. Почему?

>Петров. Там дети. Там больные дети. Я не могу их оставить. Я их брат. Я обещал вернуться.

>Надя. Но как же я уеду? Здесь мои родители, моя сестра, мой дом?

>Петров. Да, это очень сложная проблема. У всех есть родители, свой дом, своя земля, и оторваться от этого нелегко. Но на всех наших вокзалах толчея, это я помню. На поезда, на самолет надо заказывать билеты заранее. Все куда-то едут, летят, перемещаются из одного конца света в другой. С контейнерами, чемоданами, тюками – значит надолго, может быть, навсегда.

>Надя. Почему так?

>Петров. Не знаю. Наверное, люди ищут свое счастье.

>Надя. Где оно?

>Петров. Думаю, там, где человек становится нужен. Я, например, нужен своим маленьким больным друзьям. Когда я вхожу в палату, они бегут, ковыляют, ползут ко мне. Мое сердце сжимается от сострадания к ним. Но я счастлив. Я им нужен.

>Надя. Зачем же тебе нужна я?

>Петров. Чтобы знать, что я нужен не только моим детям, но и женщине, которая ждет меня дома и, может быть, когда-нибудь полюбит.

Надя положила свою голову на его плечо и вдруг стала его целовать, истово, самозабвенно, как это умеют только русские женщины. В комнату вбегает Нина. Надя и Петров ее не видят. Нина изумленно смотрит на происходящее, лицо ее расплывается в улыбке. Она тихонько забирает Левину сумку и, послав воздушный поцелуй, закрывает за собой дверь.

КОНЕЦ

1999 г.

Приснился мне этой ночью страшный сон. Будто запретили нашему театру играть комедию и всякие там несерьезные мюзиклы. Кто запретил, непонятно, но причину столь грозного решения объяснили. Чтобы, значит, не мешали мы серьезному искусству воспитывать наших людей в духе строгости и серьезных взглядов на нашу серьезную жизнь. Выскочил на улицу и вижу: люди действительно все серьезные, не улыбаются, лица у некоторых просветленные, со слезами на глазах. Это на них так серьезное искусство подействовало. Встретил на улице знаменитого режиссера. Он что-то авангардное ваяет. Зрители у него на сцене сидят. Зал ему не нужен. Потому как зал для плебса, который не может по достоинству оценить его глубокие мысли. Рассказываю ему о беде, какая свалилась на мой театр. Утешает: «Может быть, вам, дорогуша, бильярдную открыть?» И сует мне два пальца на прощание.