Несерьезная книга об опухоли - стр. 7
Помню, я все думал – чудно сказать – о том, что самая лучшая моя песня, которую я сочинил уже пару месяцев назад, не будет допета. Как же так? Было ужасно обидно! Ведь я сочинил босанову – очень красивую мелодию. На гитаре. Хотя я уже тогда почти не мог петь физически. Песня о том, как я лежу на берегу возле океана или моря, волны едва касаются моих ног, свет солнца щекочет меня, чаек столько, будто бы небо «обесцветилось и побелело». Жара. «Знойный ветер обжигает пыльные пятки».
Еще там были строчки, что я не хочу уходить с пляжа («Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу, не хочу уходить отсюда»). Что-то такое звучало и во мне. Я понимал, что еще чуть-чуть – и песня угаснет.
Я думаю, единственное, что могло меня психологически спасти, – если бы я начал писать. Ведение дневника и писание вообще очень освобождает от себя самого. Это как бы твой психотерапевт. Ты овнешливаешь свою боль. Выписываешь ее. Переводишь из своего внутреннего бытия в бытие чернил. Наверно, потому и существует великая литература.
ЕСЛИ ВАМ БОЛЬНО, ПЛОХО, ЖУТКО, ЗАПИШИТЕ СОБСТВЕННЫЕ МЫСЛИ, И ВАМ СТАНЕТ ЛЕГЧЕ
Но под рукой не было ни ноутбука, ни бумаги, ни даже огрызка карандаша… Чайки улетали, пляж отодвигался, волны уже не касались моих ног, музыка затихала навсегда. Сосед спал. Я лежал в темноте. Впереди минным полем расстилалась ночь, бесконечная ночь, самая медленнннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннннная ночь в моей жизни (как молния этих букв «н»). Что-то накатывало на меня, наполняло черной водой, поило. Ночь ли. Ощущение смерти. Не знаю. С рассветом я ненадолго заснул.
Зачем я все это пишу? Чтобы вы подумали: вдруг что-то вы делаете не то – с глазами, полными доброты, вдруг ваши «благие намеренья» приносят кому-то боль, страх, отчаянье…
Глава третья. Начало
В общем, я на себе поставил крест. Один мой знакомый сказал: «Тебя может спасти только один человек. Григорий Львович Кобяков». Веселенькая фраза: «Тебя может спасти»! Никогда так не говорите! Привезли к Кобякову в Бурденко. Очередь. Больные смотрят на него, как на бога, а он нервной энергичной походкой идет в себе в кабинет. Со всей страны люди съезжаются! Ждут по несколько часов. Я думал: «Я же умираю, почему я должен сидеть в очереди и ждать?» Но какая-то надежда забрезжила. Кобяков даже своим видом подкупает – обаятельный, растрепанный такой, с блеском в глазах. Он меня принял. Сказал: «Нужно переделать МРТ». Я переделал прямо в Бурденко. Посмотрел МРТ – сказал, что опухоль есть, операция невозможна. Но есть другие способы лечения! Эта фраза меня вдохновила. Я думал: я жив, я живу, пускай как угодно, пускай еле говорю, но я жив. Я зацепился за это всем существом. Я открыл вокруг себя изумительная мир – грязный, пыльный, солнечный, нежный, разноцветный, потрясающий. Мир живой жизни. И я часть этого мира! Я даже когда брился и резался, думал: «Вот она – живая жизнь! Живая даже на ощупь»… Сейчас я понимаю, что это было бегством от проблемы, а не ее решением. Я так внимательно всматривался в этот мир, лишь бы не замечать себя. Что угодно, только не я… Я впал в какое-то ватно-радостное забытье, смотрел на мир глазами счастливого растения. Но потом маятник качнулся в другую сторону.