Нерчинская каторга. Земной ад глазами проповедника - стр. 8
Марксист:
– Я в детстве был очень религиозным мальчиком; я любил ходить в церковь, подавать кадило священнику, зажигать лампады. И вот случись же такому делу: священник начал пьянствовать, таскаться за женщинами, и такое его поведение так на меня повлияло, что я до сего дня не могу придти в себя!
Первый арестант:
– Да я до сего дня считаю себя православным христианином, но часто задумываюсь над тем, можно ли теперь выделить чистое православие от тех наслоений, с которыми смешалось все христианство, все Христово? Извольте себе представить: сейчас так все смешалось в Церкви, что, я говорю, трудно, даже невозможно отделить одно от другого. Я говорю о том, что в Церкви Христос и кесарь, апостолы и попы, и институт епископов, именующих себя Церковью, Царство Божие и государство, небесное воинство и армия со штыками, бомбами, газами и холерными эмбрионами, Церковь и политика, Евангелие и война, и смертная казнь, и виселица, и расстрелы, и гильотины, и электрические стулья; аскетизм и полнейший разнузданный материализм, святость и уличная торговля святынею, молитва и театральная церковная пышность; приношения бескровной жертвы и мракобесие исступленных в неистовом крике диаконов; проповедь слова Божия и поповские интриги, ханжество и ложная, коварная дипломатия; церковная служба и алчность, корыстолюбие священнослужителей – все это до того объединилось между собою и вросло одно в другое, что совершенно нет никакой возможности отделить одно от другого! И когда уже наступит всему этому конец?!
Молодой арестант:
– Правда победит неправду. Ничего, будем терпеть до поры до времени.
Еврей:
– Такое собрание для нас – праздник!
Молодой арестант:
– Скажите нам: вы нас еще посетите?
– Да.
– Это хорошо, – отозвались несколько арестантов.
Арестант-старец:
– У нас очень много есть вопросов для вас, но за вами уже идет надзиратель. О, как жаль…
– Друзья мои, убеждения убеждениями, а вы для меня как братья дороги. Буду часто появляться среди вас.
Арестанты поблагодарили меня, и я вышел от них и с надзирателем направился на квартиру начальника, где уже стоял обед. За обедом начальник говорил мне о том, чтобы я без местной администрации не ходил к арестантам, дабы этим я не навлек на себя подозрение со стороны прокуратуры. Я понял его мысль и сказал ему на это, что арестанты очень сдержанны и деликатны.
Через часа два после обеда арестанты собрались в церковь, где я произнес для них еще одну проповедь. Вот она в кратком виде, как и все остальные:
«Я есть воскресение и жизнь» (Ин. 11:25).
– Милые и дорогие моему сердцу узники! Сегодня утром я произнес здесь пред вами слово о необходимости искания прежде всего Царства Божия, а в остальном Сам Бог позаботится о нас (см.: Мф. 6:33). Теперь позвольте мне во имя чистой правды произнести здесь речь о том, что сущая наша жизнь, как жизнь, – только Христос и во Христе. Без Христа нет жизни. Без Христа все то, что мы называем жизнью, на самом деле, есть что-то: и жизнь, и не жизнь, бытие и небытие, реальность и нереальность. Рассмотрим все это подробно и объективно. Мы сказали, что без Христа нет жизни – и это неопровержимый факт. Для точного вскрытия этого факта мы на время вообразим себе, что Христа не было и нет. И вот теперь без Христа взглянем на жизнь и на все ее ценности. Здесь вся наша жизнь представляется нам на первых порах сплошным ужасом, царством страшной смерти. Мы чувствуем в себе непреодолимую жажду быть и жить, не теряя в себе, конечно, личного самосознания, как своего личного «я». С этим вместе мы также и чувствуем в себе и вне себя какой-то роковой, неудержимый поток безвозвратного в нас изменения всех наших чувств, всех наших стремлений, мыслей, слов и даже дел. Наконец мы сознаем, что мы смертны, что рано или поздно нас не будет, мы исчезнем и исчезнем безвозвратно, навсегда.