Неразменный рубль - стр. 2
– Где ты это взял? – мама брезгливо указала на «Хейнекен».
– Нашел!
– Саня, ты что, фарцуешь?.. – мама схватилась за дверной косяк, как будто собиралась упасть в обморок.
– Ерунду не говори.
Где слово-то это услышала? Саня не фарцевал – так, подфарцовывал, и не здесь, а в Петрозаводске. Одна нашлепка «Вранглера» обошлась ему в пятьдесят рублей, откуда бы он их, интересно, взял, если бы не заработал?
– Ма, это просто банка. Ты же сама ее мне и принесла на прошлой неделе, – смягчился он.
Мама знала, что он собирает банки из-под импортного пива, и частенько приносила их из «Айвазовского».
– Да? Вот уж не думала, что они нужны тебе, чтобы разгуливать по улицам!
– А что в этом плохого? – Латышев прикусил язык: сейчас начнется политинформация о системе ценностей! И физрук тоже вставит несколько слов, он всегда суется не в свое дело. «Тот, кто носит Адидас, скоро родину предаст»! Можно подумать, те, кого он учит играть в теннис, носят джинсы фирмы «Салют»! И попробовал бы их кто-нибудь обвинить в нарушении морального кодекса строителя коммунизма…
– Что плохого? Тебе не кажется, что это низко? – мама сложила губы бантиком. Она все время забывала, что она не на уроке и он не третьеклассник.
– Низко? – взорвался Латышев. – Низко, значит? А быть здесь сыном посудомойки, значит, высоко?
Мама побелела, лицо ее стало вдруг каким-то растерянным и глупым, рот приоткрылся, но она так и не нашла, что сказать. А вообще-то она за словом в карман не лезла.
Зато физрук нашелся быстро: Латышев опомниться не успел, как оказался прижатым к вешалке и слегка придушенным собственным воротником. Банка «Хейнекен» плеснула на стенку «Жигулевским», и по обоям вниз побежали мокрые дорожки.
– Ах ты щенок! Тебе кто позволил мать свою оскорблять? Тварь неблагодарная! Она как проклятая на тебя горбатится, ты на руки ей посмотри!
– Руки уберите, – поморщился Латышев. – Сами какой пример дочке подаете? Скоро жена ваша приедет, будете в своей комнате ночевать, а не в нашей.
Признаться, он думал, что физрук его ударит, и тогда можно будет ему ответить. Но тот брезгливо скривил губы, оттолкнул Латышева, выпуская его воротник, и выплюнул ему в лицо:
– Какая же ты дрянь…
Латышев скроил гордую мину, сделал вид, что утерся, и толкнул дверь на лестницу плечом. И, поворачиваясь, заметил слезы у мамы на щеках. Черт дернул физрука сунуться! Он бы и сам догадался извиниться. Ну, сорвалось! Наболело!
Латышев скатился на один пролет, к лифту, и с остервенением ударил по прожженной красной кнопке. И едва не забыл припрятанную за батареей бутылку массандровского портвейна.