Размер шрифта
-
+

Нерадивый ученик - стр. 28

– Я раздобыла машину, – улыбнулась она. Левайн сразу уловил в ее голосе легкий южный акцент.

– Эй, – сказал он, – что вы тут пьете?

– «Том Коллинз»{57}, – ответила Крошка Лютик.

Левайн заказал виски. Ее лицо стало серьезным.

– Там очень страшно? – спросила она.

– Жутковато, – сказал Левайн.

Она снова радостно улыбнулась:

– По крайней мере колледж совсем не пострадал.

– Зато Креол пострадал, – сказал Левайн.

– Ну да, Креол, – сказала она.

Левайн посмотрел на нее.

– По-твоему, пусть лучше они, чем колледж? – спросил он.

– Конечно, – усмехнулась она.

Левайн побарабанил пальцами по столу.

– Скажи «валяться», – попросил он.

– Ва-аляца, – произнесла она.

– Ясно, – сказал Левайн.

Они выпили и еще какое-то время говорили о студенческой жизни, а потом Левайн пожелал глянуть на окрестности в беззвездную ночь. Они вышли из бара и поехали в сторону залива сквозь ночной мрак. Крошка Лютик сидела, прижавшись к Левайну, и с нетерпеливым возбуждением гладила его. Он вел машину молча, пока она не показала ему на грунтовую дорогу, ведущую к болотам.

– Сюда, – прошептала она, – там есть хижина.

– А я уж было начал удивляться, – сказал он.

Вокруг распевали лягушки, на всевозможные лады восхваляя некие двусмысленные принципы. Вдоль дороги теснились замшелые мангровые деревья. Проехав еще около мили, Левайн и Крошка Лютик добрались до полуразрушенного строения, невесть откуда взявшегося в этих дебрях. Как ни странно, в хижине нашелся матрац.

– Не бог весть что, – сказала Крошка Лютик, прерывисто дыша, – но все-таки дом.

Она дрожала в темноте, прижимаясь к Левайну. Он достал позаимствованную у Риццо сигару и раскурил ее. Лицо девушки озарилось колеблющимся огоньком, а в глазах мелькнуло некое испуганное и запоздалое осознание того, что терзания этого парня от сохи были серьезнее всех проблем, связанных с сезонными изменениями и видами на урожай. Точно так же чуть раньше он осознал, что ее способность давать, в сущности, не предполагала ничего сверх обычного перечня повседневных предметов – ножниц, ножей, лент, шнурков; и поэтому он проникся к ней равнодушным сочувствием, которое обычно испытывал к героиням эротических романов или какому-нибудь усталому, бессильному хозяину ранчо в вестерне. Левайн позволил ей раздеться в сторонке, а сам стоял в одной майке и бейсбольной кепке, невозмутимо попыхивая сигарой, пока не услышал, как она захныкала, сидя на матраце.

В ночи неистовствовал лягушачий хор, из которого то и дело выделялись виртуозные дуэты, выводившие протяжные низкие рулады и серии легких придыханий и вскриков. Прерывисто дыша, ослепленные страстью, Левайн и Крошка Лютик, к своему удивлению, осознавали единение ночных певцов как нечто большее, чем обычные проявления близости: сплетение мизинцев, чоканье пивными кружками, добрососедские отношения в духе журнальчика «Макколл»

Страница 28