Непостоянные величины - стр. 3
Неделями рисуя в воображении Казань, Роман допускал три версии, почти не стыкующиеся друг с другом.
В первой властвовал дикий контраст между центром и периферией. В центре по прихоти элиты проводились мировые форумы, Всемирная летняя универсиада и чемпионат мира по водным видам спорта, а на периферии текла самая будничная пятиэтажная жизнь с пьянством, скандалами и поножовщиной. Будущее детей определялось на генетическом уровне: в центре они рождались избалованными и испорченными, на периферии – озлобленными и обреченными. Кто-то из горожан имел два автомобиля, кто-то перемещался в переполненном трамвае, лязгающем, как ведро с гвоздями. Ночью город превращался в шум. В сердце асфальт сотрясался от гвалта корпоративов и ночных клубов, пока по краям, в рюмочных, с хрустом разбивались носы и проламывались черепа, а на пустырях лезли драться стенка на стенку.
Во второй версии Казань представала тихой провинцией, бессобытийной и однообразной. Милые и сердечные бюргеры неспешно прогуливались по тенистым аллеям и бормотали под нос песни, давно выпавшие из хит-парадов и горячей ротации. Почти все были знакомы между собой, а гостей из иных краев сразу зазывали на чай и исподволь, точно ненароком приучали к своим нравам и обычаям. Все отдавалось на откуп середнячкам. Здесь не водилось ни гениев, ни злодеев, так как все неповторимое и угловатое, сточив зубы, либо растворялось в кислотно-заедающей среде, либо исторгалось из дружной семьи середнячков без права на возвращение. Стихи во второй Казани писали охотно, но исключительно в классических формах и без претензии на эксперименты, а проза начиналась с испытанных образов вроде крепнущего мороза.
Согласно третьей версии, город отличался местным колоритом. На поверхностный взгляд, Тюмень, Брянск, Чебоксары, Хабаровск, Петрозаводск – какая москвичу разница? Безусловно, если копнуть, то за каждым этим названием кроется своеобразие, целый культурный пласт. Казань завлекала национальным своеобычием. К узнаваемой общероссийской ментальности, где в странных пропорциях перемешались отфильтрованные установки из «Домостроя», советские привычки и самые безвкусные образцы западной культуры, в Казани добавлялись этнические оттенки. Так как фундаментализм не приветствовался, женщин, конечно, не заставляли носить хиджаб и паранджу, а непритесненная административными мерами русская речь слышалась всюду. При этом модно было надевать тюбетейки, громко говорить на татарском и по-дружески подкалывать Ивана: помнишь, мол, как ваши словили под Калкой, а?