Непостоянные величины - стр. 20

Несмотря на то что его классам экзамены не грозили, Роман послушно обещал исполнить.

Забегал Андрюха со встопорщенными волосами.

– Я тебе ключ сделал. От философской комнаты.

– От чего?

– От туалета учительского, говорю. Он на втором этаже, в конце коридора. Видел, как ты на первый за водой гонял. Держи.

Странный визит нанес Артур Станиславович. В белой рубашке с короткими рукавами и высоко натянутых брюках он напоминал пионера из старого букваря, только красного галстука не хватало. Информатик пустился без вводной части в воспоминания о норовистом вузовским преподавателе по педагогике, заставлявшем покупать пособия его авторства. Пренебрегших его научными трудами старый шантажист срезал на экзамене. Чего ради Артур Станиславович рассказал эту историю, он и сам едва ли знал.

Загорелая учительница татарского в платье с цветочным узором попробовала заговорить на родном языке, чем смутила москвича. Заметив его изумленно распахнутые глаза, она на великом и могучем отрекомендовалась как классный руководитель 6 «А» и заверила, что окажет любую посильную помощь. Имя татарки моментально выпало из памяти.

Заявился с визитом англичанин. Не Вадим, другой. Крупноносый, с квадратным лицом, в безупречном костюме и бордовой рубашке. Вид портили старомодные очки с толстыми стеклами. Бесцеремонно широкими шагами незваный гость преодолел расстояние от двери до последней парты, где Роман в очередной раз нажал на «стоп» в проигрывателе и щелкнул по вкладке с таблицей. Вошедший принес крепкий запах самцового парфюма.

– Тук-тук.

– Здравствуйте. Я новый учитель по русскому и литературе. Роман.

Хмурость взгляда зашкаливала. Судя по всему, с любезностью гость не дружил.

– Без отчества?

– Романович. То есть Павлович.

– Бесконечно рад, Романович Павлович. Максим Максимыч я. Инглиш лэнгветч, – с этими словами англичанин протянул увесистую грубую длань.

– Вы серьезно? Насчет имени?

– Хоть бы один филолог не уточнял. Вспомнил какое-то произведение?

Сконфуженный Роман выдержал паузу. Глубоко вдохнул, чтобы не ляпнуть глупость, и сказал:

– «Кому на Руси жить хорошо». В финале Лермонтов напрямую вопрошает: «Кому у нас лучше всех живется?» И сразу дает ответ: «Максиму Максимычу».

В глазах англичанина мелькнула заинтересованность.

– Да ну? Я-то гадаю, что это у меня жизнь все лучше и слаще. Вот оно чего. Классик предрек.

Не оборачиваясь, Максим Максимыч неторопливо удалился. Он сознавал себя глыбиной, совершенно определенно.

В один из вечеров Роман захватил цифровик и отправился гулять в центр. Несоразмерность в облике Казани вызывала то недоумение, то горькую усмешку. Площадь Тукая, главную в городе, увечили неоднократно. На углу площади, на расчищенном холме одиноко торчал несуразный памятник Вахитову – местному революционеру, как пояснил поисковик. Через дорогу, на выходе из метро, громоздился смахивавший на «Охотный Ряд» торговый центр «Кольцо» в синих тонах. На подходах к нему раскинулась автостоянка.