Непохожие - стр. 12
— У тебя всё?
— Ты не можешь лишить меня моей жизни!
— Жизни — нет. Что ты, Наташ, мы же цивилизованные люди. А вот отлучить тебя от кормушки мне вполне по силам. Ты сама настояла на том, чтобы подписать брачный контракт.
— Так хотел папа! Я была юной и ни черта не соображала!
— Кто ж знал, что с тех пор всё настолько изменится, правда?
И тут мне действительно надо сказать большое спасибо тестю. Когда мы поженились с Натальей, я был студентом без гроша в кармане, а она — избалованной дочкой чиновника средней руки, довольно прочно сидящего на государственных потоках. Тесть опасался, как бы я не наложил лапу на те активы, что он переписал на Наташку, заметая следы… Вот и заставил нас подписать брачный контракт. С тех пор и впрямь многое изменилось. Наташкины активы были проданы. А потом мой тесть погорел на крупной взятке. Его судили, дали срок, естественно, конфисковав всё, что у него было. А я за это время поднялся. Сделал имя в определённых кругах, разбогател и обрёл влияние.
— Я подам на тебя в суд!
— Это всегда пожалуйста…
— Я уничтожу твою репутацию! С тобой не захочет работать ни один приличный человек!
— Мне уже бояться? А я-то думаю, чего ты звонишь…
— Все узнают, что ты из себя представляешь!
— Пожалуйста. Ни в чём себе не отказывай. У тебя ещё что-нибудь?
— Да пошёл ты! — бросает напоследок моя «любимая» жёнушка и отключается. В ухо льются гудки.
Откладываю телефон, а потом, не выдержав, со всей дури бахаю кулаком по столу. Может быть, я и впрямь законченный урод. Но я действительно не понимаю, какого хрена эта избалованная сучка решила, будто я ей что-то должен. Пока я, как дурной, пахал, та ложилась за моей спиной едва ли не под каждого вхожего в наш дом мужика. Вот почему, собственно, дом я ей всё-таки оставил.
— Ой!
Вскидываю взгляд. Мишель стоит, придерживаясь за дверь. Интересно, как долго?
— Что?
— Это мама звонила, да?
— Угу. Мама… — я выбираюсь из-за стола, подхожу ближе. Сажусь на корточки, чтобы быть с дочкой на одном уровне. — Ты по ней скучаешь?
— Немножко, — отвечает Мишель слишком торопливо, чтобы это могло быть правдой. Твою ж мать! За грудиной тянет привычное чувство вины. Но чёрта с два оно возьмёт надо мной верх. Я и так ради дочки терпел непозволительно долго. Больше просто нет сил. У меня неприятие на физическом уровне. По типу того, как человеческий организм отторгает плохо подобранный донорский орган. — А она совсем-совсем не хочет меня видеть?
Ярость обжигает нутро. Бесит то, что ради спокойствия Мишель я снова вынужден врать. Врать и выгораживать.