Неон, она и не он - стр. 24
Он добрался до ее губ и уже знакомыми тропинками спустился на грудь, готовя себя к визиту в неведомую страну, где его ждала сладкая судорога, с которой он был тайно знаком еще подростком. Но почему все так странно устроено? Почему поцелуи и ласки зримы, а кульминацию нужно прикрывать телом и прятать от глаз? И почему это так стыдно и таинственно? Вот теперь он, наконец, и узнает, чем взрослый грех слаще детского!
Часовой занял свой пост. Настырный и ненасытный, как ни одна другая часть тела. Одинокий клинок, мечтающий о ножнах – нежных обнаженных ноженьках. Она почувствовала его силу, сказала: «Подожди», встала и ушла. Возникнув из темноты, протянула ему плоский пакетик: «Вот, надень…»
«Что это?» – не понял он.
«Резинка. Специально для нас купила…»
Она легла, а он уселся к ней спиной и, невзирая на полное невежество, довольно споро управился. Слегка изогнувшись, она подтянула комбинацию и обнажила смутно белеющие трусики, под которыми сквозь щели между кромками и телом, как сквозь жабры дышало неведомое треугольное существо – последнее белое пятно на атласе ее анатомии. У него перехватило дыхание. Неудобно пристроившись, он склонился над священными белыми покровами, взял их за узкие мягкие края и неловко обнажил таинственный черный островок в центре смутно белеющего тела. Не отрывая от него завороженных глаз, он застыл, и тогда Галка перехватила у него трусы, избавилась от них, после чего развела колени и протянула к нему нетерпеливые руки. С сердцем в горле, он неловко навалился на нее и принялся нащупывать вход, каждый раз упираясь во что-то мягкое и неподатливое. Она помогла ему, и он со скрипучим усилием проник в нее.
Подталкиваемый сверху ее рукой, он совершил с десяток неуверенных движений и обмяк.
«Все хорошо, Димочка, все хорошо!» – шептала она, оглаживая его спину.
Через полчаса ему удалось погрузиться на нужную глубину, и его крейсерское плавание началось. Предпринимая все меры, чтобы не дать повода для слухов, они встречались регулярно, и к концу своего пребывания он превратился в опытного и пылкого любовника. Перед отъездом он дал ей слово, что женится на ней, как только окончит институт. Решено было, что он будет приезжать сюда на каникулы, так же, как она к нему в Ленинград, не говоря уже о тех письмах, которые они собирались писать друг другу каждый день.
Сначала он и вправду писал, а она отвечала, но письма его становились все сдержаннее и реже, пока не иссякли совсем. На следующий год он не поехал в Кузнецк, а осенью она вышла замуж за Саньку. Через десять лет он приехал сюда с отцом на похороны деда. На поминках, улучив момент, он сказал ей, слегка пополневшей, но по-прежнему соблазнительной: