Ненастье - стр. 78
Герману эта встреча запала в память – и вскоре аукнулось.
Обдумывая ограбление, Герман осознал, что грохнуть броневик – ещё половина дела. Надо потом как-то легализовать чёрный нал, ведь нельзя везде ходить с украденными мешками, набитыми разномастными купюрами. А Герман хотел выехать за рубеж, и выехать легально, с капиталом.
У него будут новые банковские карты. Потребуется положить на них похищенные деньги. Однако он же не сможет прийти в ближайший Сбербанк со своими мешками и попросить разбросать бабки по счетам. Это должны сделать некие левые люди. В течение двух-трёх месяцев, не вызывая никаких подозрений, они перельют его бабло мелкими траншами на разные карты. Но где найти подходящих людей – реальных, однако неприметных участников рынка? Таких, которые не присвоят его деньги и не сдадут его властям.
Вот тогда Герман и подумал о Флёрове с его инвалидами. Герман позвонил Флёрову и договорился приехать в гости – обсудить идею.
Флёров с женой Настёной и сыном жил по-прежнему «на Сцепе», в той маленькой «двушке», которую выписал ему Лихолетов. Герман давно уже не бывал в «афганских» домах. Теперь главный заезд во двор вёл с улицы от супермаркета: во времена «афганского сидения» этот путь перегораживали бетонные блоки с кольцами колючки. Герман запарковал свой служебный автобус возле мусорки, вышел на солнце, и просто остановился, чтобы почувствовать это пространство, такую знакомую ему геометрию… Ух ты, берёзки на газоне выросли и раскидались – получилась целая роща…
Флёров жил в одном подъезде с Лихолетовым. Герман поднимался по лестнице и вспоминал, как он принёс Серёге его папку-скоросшиватель, а Серёга, погибая от одиночества, гужевался с двумя шлюшками…
Дверь открыла Настёна. Она была красивой девчонкой, да и теперь была красивой женщиной, но какой-то измызганной жизнью, издёрганной.
– Здравствуй, Настя. Рад увидеть тебя.
Во времена «афганского сидения» квартиру Германа переоборудовали в наблюдательный пост, в рубеж обороны. Парни прозвали хату «блиндаж». Здесь вместе с караульными околачивались разные бездельники – бухали и оттягивались как могли. Заруливал и Саня Флёров. Герман запомнил его пьяную историю, как Настёна написала ему в Афган, что полюбила другого и ждать не будет: прости-прощай. Рыча и ворочая широченными плечищами, Саня показывал, как он схватил фотку Настёны, поставил на валун и в ярости расстрелял её из ручного пулемёта. Всё было кр-руто и з-зверско.
Флёров оказался дома не один, хотя Герман условился, что разговор будет без свидетелей. В небольшой гостиной Флёровых в кресле-каталке сидел Демьян Гуртьев. Он жил на одной площадке с Саней и, конечно, был первым другом. На кухню каталка не влезала, поэтому Саня с Демьяном выпивали в гостиной (Настёна понимала и терпела). Третьим в их компании был Лёха Бакалым, вечный киномеханик и телемастер «Коминтерна».