Немоногамия - стр. 35
«Давай! Смелее!», — настойчиво скандировала толпа.
Ян тогда курил на улице, а я сидела за столом ни живая, ни мёртвая и боялась даже вслух прочитать, что же мне выпало.
Внутри всё переворачивалось и затягивалось тугим узлом. Было пугающе-страшно. В горле першило от выпитого алкоголя, а в висках настойчиво грохотал пульс.
Чтобы не показаться трусихой, я шумно вдохнула-выдохнула и принялась расстёгивать рубашку. Следом за ней – бюстгальтер. Для меня, девочки, которую воспитывали в строгой религиозной семье, это было чем-то аморальным и диким.
Прохладный воздух щекотал кожу, а сердце едва не выпрыгивало из груди из-за количества посторонних взглядов, обращённых в мою сторону.
Ян вернулся к столу, когда парни активно улюлюкали, а девушки громко хлопали в ладоши. Мои щёки пылали. Я сделала то, что было указано в записке.
Каминский широко распахнул глаза, крепко сжал челюсти. По выражению его лица было предельно ясно, что мои дела плохи. Я была обнажена не больше минуты, прежде чем Ян накинул на мои плечи рубашку и, словно напакостившего щенка, вытащил из-за стола.
Кажется, за меня тогда пыталась вступиться его девушка, но Каминский никого не слушал. Отчитывал в коридоре как маленькую, застёгивал пуговицы и ненароком задевал костяшками пальцев мою кожу. Наверное, тогда я впервые почувствовала к нему что-то большее, чем просто дружбу. Старалась откинуть эти мысли и оправдаться, но низ живота ласково щекотало от непривычного волнения и восторга, а все важные слова застревали где-то в горле.
Позже оказалось, что той злосчастной минуты хватило, чтобы ушлый работник ночного клуба сохранил мои фотки и отправил их журналисту, который давно копал информацию на моего отца. На следующий день о том, как проводит личное время дочь Матвея Дашевского, не писал только ленивый.
Мой отец многим успел насолить, поэтому фотографиями активно пользовались, а информацию перекручивали на свой манер. Весь город гудел, а мне хотелось умереть и никогда больше не возрождаться.
Дома находиться было просто невыносимо. Моральное и даже физическое давление вгоняло в депрессию и приводило к суицидальным мыслям. Пока не приехал Ян, не увидел синяки на моих запястьях и не сказал моему отцу то, что, наверное, он хотел услышать с самого моего рождения. В тот же день назначили дату свадьбы. Фотографии уничтожили — они нигде больше не всплыли.
Я крепче прижимаюсь к Каминскому и вспоминаю совместно прожитые годы. Они казались мне по-настоящему классными. Господи, если бы я знала, что можно жить так – то влюбилась бы в Яна с самого рождения и сделала бы всё возможное, чтобы он забрал меня от родителей как можно раньше.