Немного солнца в холодной воде - стр. 15
– Я подрался – глупо, как всегда, когда люди дерутся. И знаешь с кем, Жан? С Тома.
– С Тома? Только уж не говори, пожалуйста, что это он так тебя отделал.
И Жан засмеялся с благодушным и недоверчивым видом знатока – недаром он каждый понедельник ходил на бокс.
– Нет, – ответил Жиль. – Это Пьер ударил, когда разнимал нас.
И вдруг ужаснулся, вспомнив об этой жалкой ссоре, о своем ожесточении, о том, что он с упоением бил человека. «Мало того, что я самому себе противен. Если я стану противен еще и другим…» Он поднял руку.
– Не надо больше об этом. Завтра в редакции меня будут называть скотом, а послезавтра все позабудется. Чему я обязан удовольствием вас видеть?
Вопрос этот он задал Марте, но она не ответила, только приветливо улыбнулась. Должно быть, Жан сказал ей: «С Жилем что-то неладно», – и она с любопытством смотрела на человека, у которого что-то неладно, – состояние, явно непостижимое для нее.
Элоиза уже прибежала – собранная, сосредоточенная: женщины обожают изображать сестру милосердия – и первым делом запрокинула Жилю голову.
– Сиди смирно. Немножко пощиплет – и все.
«А теперь воображает себя заботливой мамашей: „Мой мальчуган напроказил“. Что их так тянет устраивать нелепейшие комедии? Только что разыграли чисто мужской скетч на тему: „Карликов не бьют“, а теперь: „Возвращение Жиля Лантье к домашнему очагу и заговор его близких для его же блага“. Жан в роли резонера журит подравшегося приятеля: „Ай-ай-ай, нехорошо!“ Элоиза разыгрывает домовитую хозяйку, Марта ничего не изображает, потому что глупа как пробка. А иначе она подлетела бы с флакончиком спирта и протянула бы его Элоизе».
Рассеченную губу действительно сильно щипало. Жиль заворчал.
– Ну? – спросил Жан. – Что тебе сказал Даниель?
– Даниель?
– Ну да – доктор.
– А разве ты не разговаривал с ним по телефону?
Жиль сказал это наугад, сердитым тоном, намекая на всегдашнее отношение к нему своего друга – отношение отеческое, покровительственное, даже чересчур, и, увидев, как Жан покраснел, догадался, что попал в точку. Итак, Жан действительно тревожился, и это вдруг испугало его, наполнило чувством поистине животного страха: а что, если это все кончится психиатрической больницей?
– Верно, – подтвердил Жан с благочестивой кротостью человека, не желающего лгать, когда лгать уже ни к чему, – верно, я звонил ему.
– Ты, значит, тревожился?
– Немного. Но он меня, кстати сказать, успокоил.
– Так хорошо успокоил, что ты в полночь пришел навестить меня?
Жан внезапно вспылил:
– Я пришел, потому что Элоиза знала, что ты в четыре часа отправился к доктору и вдруг куда-то пропал, и она безумно беспокоилась. Я пришел составить ей компанию и подбодрить. Поговорил по телефону с Даниелем: по его мнению, у тебя нервное переутомление, угнетенное состояние, как у девяти десятых жителей Парижа. Но это еще не основание для того, чтобы люди из-за тебя беспокоились, мучились, пока ты дерешься в барах с Тома или с кем-нибудь еще там.