Нелюбимая для Крутого - стр. 27

Пауза, думает наш доктор, а после я слышу его уже спокойный тон:

– Хорошо, сами разбирайтесь, но я снимаю с себя любую ответственность и этого мужика с огнестрелом лечить не собираюсь. Разгребайте без меня. Я не при делах и ни с кем не воюю. Надеюсь, это понятно.

– Более чем.

– Савелий Романович, что мне делать со свидетелями? Все же слышали выстрел…

– Ничего не делать, Игорь, слышать – это не видеть. Я тоже салюты слушал, и что? Убил кого-то? Нет. Значит, так: в палату никого не пускай. Сейчас приедут наши менты, все оформят, заберут призрака. Следаку скажи, что ничего не видел и девушки в палате тоже не было. У вас ремонт там, что-то упало, отсюда и звуки. Мы все замажем, всем рот заткнем. Полы там помойте.

– Понял.

Мне хочется воды, но я даже не рискую здесь ничего трогать. Я тут ни разу не гостья, я вообще теперь не понятно кто для Крутого. Его враг – вот, пожалуй, наиболее точное определение.

Хлопает дверь, Савелий вошел, и я машинально выпрямляю спину, хотя забинтованная рука ноет. Амазонка, где ты? Спаси.

Мне хочется надеть панцирь, спрятаться, сбежать, но от него не уйти. Я уже попалась.

Крутой подходит ко мне – ближе, еще шаг, оказываясь напротив.

Высокий, сильный, взрослый, мрачный и злой.

Я же не знаю, куда деть глаза, и нет здесь никакого Игоря, мне не поможет уже никто. Мне страшно, воздух стал гуще, а дверь за его спиной, не выбраться, и, похоже, мне просто конец.

– Что ты застыла? Иди в душ наверх.

Короткий приказ, но чувствуется точно пощечина. Его голос и интонация ко мне теперь совсем другие. Никакой ласки и нежности, защиты, заботы. Это все в прошлом, Даша, можешь об этом забыть.

Как Крутой раньше ко мне относился и как теперь – это небо и земля. Крыса не заслуживает уважения, она вообще не заслуживает жизни.

Я не спорю, хочу отодрать от себя эту кровь, да и, собственно, у меня нет голоса, чтобы сказать хоть что-то.

Зачем он велел мне принять душ? Хочет убить меня чистенькой? Боже, о чем я думаю, Даша, соберись!

Коротко киваю и поднимаюсь по высокой лестнице. Здесь есть второй этаж. Всего комнат пять или шесть, просторные, почти пустые.

Зачем такой дом строить, Савелий хотел семью? Наверное, а тут я. Как чума пришла на его путь и все разрушила.

Ванная, вот же она. Наконец-то.

Открываю дверь и босыми ногами ступаю по холодной плитке. Прямо в этой больничной сорочке становлюсь под душ. Ощущение чужой крови на теле провоцирует приступ тошноты, но желудок пустой. Я ела последний раз еще в общежитии.

Смываю кровь и только после вспоминаю, что мне нельзя мочить повязку, но она уже вся мокрая.