Некровиль - стр. 75

– Хочешь сказать, мы не сможем выбраться?

Жаркая ночь, но ей было так холодно в красном платье, холодно и кошмарно. Разбуди меня, мамуля, возьми в свою большую теплую постель с мускусным мужским запахом.

– Не раньше комендантского часа на рассвете. Дерьмо. Задачка в самом деле трудноразрешимая.

– Трудноразрешимая задача. Мудреная ситуация. Замысловатый расклад. Господи, чувак, ты сам сказал, что началось восстание мертвецов и мы тут с ними заперты, выбраться не можем – это, по-твоему, «трудноразрешимая задача»? «Замысловатый расклад»?

Она стукнула мужчину с дредами по бедру в надежде, что это прибавит ей самой храбрости. Не вышло. Спутник ничего не заметил.

– Хорошо, что я случайно оказался рядом и спас тебя, – сказал он. – Слушай, я должен встретиться с друзьями в баре на Уиллоуби. Там может быть безопаснее. Ты забралась в дикие места, мясная девочка.

– Тринидад.

– Эмилиано Саламанка. Друзья зовут меня просто Саламанка. Друзья, возлюбленные, потерянные и одинокие.

– А кто же я, Саламанка?

– Это еще предстоит выяснить, Тринидад. Похоже, стихло. Можем удирать.

– Ты хоть представляешь, сколько мне сегодня пришлось бегать? – Она вдруг поняла, что еле сдерживает улыбку.

– Придется еще попотеть, прежде чем мы выберемся из этой передряги. – Он уже почти вышел из укрытия. – Ты идешь?

По лабиринту переулков они убрались как можно дальше от бушующей толпы, шныряя по извилистым проходам мимо лачуг и жилых капсул, прильнувших к зданиям, как паразиты. На западе, со стороны Топанги, гремел гром – приближался разгул стихий, который синоптики обещали весь день.

– Кажется, направление верное, – сказал Саламанка. – Тут столько всего построили и перестроили, что старый план городских улиц полетел к чертям.

Череда улочек, извилистых, словно петли кишечника, привела их во внутренний двор, где подступила клаустрофобия. Мрачная архитектоника: сплошные ребра и кости. Зримая тьма. Где-то высоко над головой вертелись распятия кондиционерных лопастей, но они лишь перегоняли жару. Воняло гниющей растительностью и странным мускусом мертвых; линии на зернистой поверхности под ногами, почти скрытые под черным и слизистым слоем заплесневелой листвы, выдавали предыдущую инкарнацию этого места: теннисный корт.

Глаза, привыкшие к темноте, способны увидеть квантовую механику в действии. Палочки и колбочки центрального углубления сетчатки достаточно чувствительны, чтобы зарегистрировать воздействие единственного фотона. Чувствительности хватает с лихвой, чтобы отделить движущиеся тени от неподвижных.

– Черт, Саламанка…