Некоторые рубашки не просвечивают - стр. 15

Через несколько секунд Даттон сделал то же самое.

– Лейтмотивом картины является круг, – начал я. – Солнце круглое и оранжевый ореол вокруг него тоже круглый с исходящими из центра лучами.

– Символом солнечных лучей, – вставил Даттон.

– Разумеется, – согласился я. – Поэтому картину следовало бы вставить в круглую раму.

– Боже мой, Биллингс! Вы правы!

– Мне нужно на это ваше разрешение.

– Вы правы! Вы совершенно правы!

– У вашей картины смелая идея, – продолжал я вешать лапшу на уши. – Она оригинальна, в ней есть сила. Словом, она великолепна!

– Спасибо! – сиял художник. – Так приятно слышать мнение человека понимающего. Я стремлюсь интерпретировать природу. Только этим и стоит заниматься.

– Конечно, – сказал я.

– В противном случае, – продолжал он, – лучше выходить с фотоаппаратом и делать цветные снимки. Я ни цента не дам за картину, которая с первого взгляда будет понятна человеку. Все стоящее в жизни – это то, чего мы не можем понять. То, что нужно интерпретировать. Художник – это прежде всего интерпретатор, истолкователь.

– Насколько ему дается выразить себя в картине, – вставил я, – настолько он создает нечто новое, оригинальное. Возможно, вы не осознаете этого, Даттон, но вы родоначальник новой школы.

– Я?!

– Да, вы.

– Мне хотелось бы показать вам вещь, над которой я сейчас работаю, – заторопился он.

– Буду счастлив.

Я допил свой джин с тоником. Художник открыл шкаф, выволок оттуда мольберт с картиной и снял с нее тряпку.

Это был кусок холста с разбросанными по нему разноцветными кругами и пересекавшими их красными и оранжевыми зигзагами. Я внимательно рассматривал картину. Она очень походила на связку воздушных шаров, поднятых в воздух шквальным ветром, причем молниям каким-то чудом удавалось миновать шары. Я попытался придумать ей название.

Та картина называлась «Восход над Сахарой», а эту можно было назвать «Гроза над карнавалом».

Я отступил на шаг, потом придвинулся ближе, затем склонил голову набок. Через минуту я кивнул.

Даттон не мог дождаться, когда я выражу свое мнение, и опередил меня.

– Она называется «Вдохновение», – выпалил он. – Вдохновение выражено через эти яркие вспышки, прорезающие зигзагами круги, которые представляют собой различные мысли, проносящиеся в мозгу художника.

Я выждал добрых пять секунд, прежде чем сказать что-то. Я видел, что Даттон с лихорадочным нетерпением наблюдает за мной.

Наконец я произнес только одно слово:

– Великолепно!

Лицо Даттона сияло. Он схватил мою руку и прижал к своей груди:

– Биллингс, вы единственный человек, который способен по-настоящему оценить произведение искусства.