Нёкк - стр. 88
Концерт меж тем шел своим чередом. Старшеклассники и старшеклассницы исполняли программные произведения, которые может сыграть любой учащийся выпускного класса музыкальной школы: короткие пьесы на пять-десять минут. После каждой раздавались громкие аплодисменты. Приятная легкая тональная музыка, в основном Моцарт.
Затем начался антракт. Зрители встали и разбрелись кто куда: на улицу покурить, к столу с закусками – за сыром.
– И долго ты играла в оркестре? – спросил Сэмюэл.
Мама изучала программку и притворилась, будто не услышала.
– Сколько же лет твоей подруге?
– Как мне, – ответил Сэмюэл. – Она тоже в шестом классе.
– И выступает со старшеклассниками?
Сэмюэл кивнул.
– Она здорово играет.
Его охватила гордость, словно любовь к Бетани придавала ему важности. Словно его награждали за ее достижения. Ему никогда не стать гениальным музыкантом, но его может любить гениальная музыкантша. Таковы прелести любви, подумал Сэмюэл: успех Бетани – это, как ни странно, и его успех.
– Папа тоже молодец, – добавил он.
Мама бросила на Сэмюэла удивленный взгляд.
– Это ты к чему?
– Просто так. Я про работу. Он тоже мастер своего дела.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Да ни к чему. Папа – профессионал.
Мама озадаченно уставилась на него.
– А ты знаешь, – она опустила взгляд в программку, – что автор этого произведения не получил за него ни гроша?
– Какого произведения?
– Которое будет играть твоя подруга. Его автор, Макс Брух, не заработал на нем ни цента.
– Почему?
– Его обманули. Дело было в Первую мировую, он разорился и вынужден был отдать свою пьесу двум американцам, которые обязались выслать ему денег, но так ничего и не прислали. С тех пор партитура как в воду канула и через много лет нашлась в коллекции Дж. П. Моргана.
– А кто это?
– Банкир. Промышленник. Финансист.
– Богатый, значит.
– Да. Он давно умер.
– Он любил музыку?
– Он много что любил и коллекционировал, – ответила мама. – Классика жанра: барон-разбойник богатеет, музыкант умирает в нищете.
– И ничего не в нищете, – возразил Сэмюэл.
– Он разорился. У него даже партитуры не осталось.
– Зато он ее запомнил.
– Ну и что?
– Ну как что. Она осталась у него в памяти. Не так уж это и мало.
– Я бы предпочла деньги.
– Почему?
– Потому что, когда у тебя не осталось ничего, кроме воспоминаний, – пояснила мама, – ты думаешь только о том, чего лишился.
– Неправда.
– Ты еще маленький. Вырастешь – поймешь.
Свет снова потух, зрители расселись по местам, разговоры стихли, и воцарилась такая тишина и темнота, что казалось, будто церковь сжалась до пределов пустого круга света от прожектора перед алтарем.