Неизвестный Пири - стр. 106
Однако, как справедливо заметил Роулинс: «…честность оказалась не только самой достойной линией поведения, но и самой мудрой». И вот уже в новой биографии Пири Уимс, во-первых, цитирует меморандум Пири, а во-вторых, пересказывает трагическое знакомство Джозефины с Алекасиной на борту “Виндворда”».
Журнал National Geographic – главный современный защитник Пири – выбирает ту же «самую достойную линию поведения» и в 1988 году публикует статью Эдварда Пири Стаффорда (сына Мэри Пири Стаффорд) «Семья Пири».
«В возрасте 69 лет я… обнаружил, что моя семья в два раза больше, чем я предполагал.
…Пришло время установить личный контакт между двумя ветвями семьи Пири».
И Эдвард отправляется в Гренландию.
«Меня встречала делегация эскимосских Пири, – продолжает он, – возглавляемая Кали, его дочерью Паулиной и его внуком Робертом. Неожиданное теплое родственное чувство охватило меня, когда я стал пожимать их руки и смотреть им в глаза…
Мне было грустно узнать, что Анаукак, первый эскимосский сын Пири… умер в 27 лет от болезни, описанной как “дырка в желудке”, – вероятно, за неимением более полного клинического описания, от перфорации язвы.
Кали, второй сын, намеревался дать своей дочери имя Мэри в честь моей матери, но во время ее рождения он был на охоте, и ее назвали Паулиной. Вернувшись, он исправил положение и назвал дочь Паулиной Мэри Пири…
Мне сказали, что брат Паулины, Питер Пири, пошел по стопам прародителя и стал здесь величайшим охотником и погонщиком собак, он единственный человек, кто дважды путешествовал до полюса на собачьей упряжке – с итальянской экспедицией в 1971 году и с японской в 1978 году…»
Безмерно гордясь своим дедом, Стаффорд чуть-чуть романтизирует историю: «Среди мучительного одиночества в ледяной темноте бесконечной зимы у моего деда появилось два сына с интервалом в 6 лет. Матерью обоих была молодая эскимосская женщина, чье имя – Алекасина – он как-то назвал “мелодичным” и чье лицо, по описанию Джозефины… как бы “освещалось двумя рядами зубов безупречной ровности и белизны” и было “безукоризненно красивым”».
Но он высказывает искреннее сочувствие своим бабушке и маме: «К тому времени, когда я достиг совершеннолетия, о существовании по крайней мере одного из этих сыновей было известно в семье. Но, по понятным причинам, этой темы избегали. Упоминания об этом вызывали явную боль у моей горячо любимой бабушки, и, пожалуй, еще большее огорчение они приносили моей матери».
Вернемся к письму Джозефины мужу от 28 августа 1900 года: «Ты подарил мне три года самого изысканного счастья, которое только может иметь человек. После этого счастье было поровну разделено с болью, а сейчас все – сплошная боль, за исключением памяти о том, что было».