Неизвестный Андерсен: сказки и истории - стр. 35
И она затрепетала, произнеся святое имя, огонь крещения прожег ее с такой силою, что тело не выдержало и поникло бессильнее, чем больная, возле которой она сидела.
– Бедная Сара! – сказали люди. – Она надорвалась, работая и ухаживая за больной!
Они поместили ее в палату для бедных, где она и скончалась и откуда ее вынесли хоронить, но только не на христианском кладбище, там еврейке не место, нет, а за его пределами, у самой стены.
И солнце Божие, что сияло над могилами христиан, сияло и над могилой еврейки за кладбищенскою оградою, а псалом, что звучал на христианском кладбище, доносился и до ее могилы; туда тоже достигали слова проповеди: «Воскресение – во Христе!», в Нем, Господе, сказавшем Своим апостолам: «Иоанн крестил водою, а вы будете крещены Духом Святым!»
Бутылочное горлышко
В тесной, кривой улочке, среди убогих домов, стоял донельзя узкий и высокий фахверковый дом, осевший и покосившийся; люди здесь жили бедные, и беднее всего было на чердаке, за окошком которого висела на солнце старая погнутая птичья клетка, где не было даже настоящей поилки, ее заменяло перевернутое бутылочное горлышко, заткнутое внизу пробкой и наполненное водой. У открытого окошка стояла старая девушка, она только что развесила на прутьях клетки пташью мяту, а внутри прыгала с жердочки на жердочку маленькая коноплянка и звонко-презвонко пела.
– Да, тебе хорошо петь! – сказало бутылочное горлышко, ну разумеется, не вслух, как это сказали бы мы, люди, ведь бутылочное горлышко говорить не может, нет, оно это подумало про себя, точь-в-точь как это делаем мы. – Тебе хорошо петь! У тебя все части тела в целости и сохранности! А попробовала бы ты лишиться тулова и остаться, как я, с одним только горлышком да ртом, в котором к тому же сидит затычка, тогда бы тебе тоже было не до песен. Но хорошо, хоть у кого-то весело на душе! Мне же веселиться и распевать не с чего, да я и не в состоянии! А ведь я певала, в те поры, когда была целехонькою бутылкою и по мне водили пробкой; меня называли настоящим жаворонком, большим жаворонком!.. А еще когда я была в лесу с семьей скорняка и они справляли помолвку дочери, я помню тот день, как будто это было вчера! Я много чего повидала, ежели вдуматься! Я прошла огонь и воду, лежала в сырой земле и летала повыше многих, а теперь вот парю в воздухе, под солнцем, будучи подвешена к птичьей клетке! Мою историю стоило бы послушать, только я не рассказываю ее во всеуслышание – потому что не могу!
И бутылочное горлышко начало рассказывать ее про себя, или, вернее, перебирать мысленно, – история эта и впрямь была примечательной, а маленькая птичка весело распевала свою песенку, а внизу, на улице, кто ехал, кто шел, и всяк думал о своем или же вообще ни о чем не думал – в отличие от бутылочного горлышка.