Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко - стр. 23
Тотчас же явилось предположение, что это исчезнувший Ванька.
Часа через два из села ехал целый кортеж. Впереди – становой пристав, судебный следователь и уездный врач, сзади – сельские власти и понятые, а за ними Спиридон и любопытные. На расстоянии вёрст пяти от деревни начинался большой лес. Здесь слезли и пошли пешком.
Было жарко. Лес манил своей прохладой. В лесу дышалось легче, полной грудью. Аромат цветов и душистый запах сосен приятно щекотали ноздри. Но вот лёгкий ветерок принёс откуда-то небольшую тонкую струйку какого-то неприятного запаха. Чем дальше шли, тем запах этот становился сильней. Скоро он заглушил собою всё, заполнил весь лес.
Среди небольшой прогалины между соснами стояла одинокая громадная осина. К одному из верхних сучьев был привязан конец длинных ремённых вожжей, на другом конце которых висел труп человека. Хотя ноги его доходили почти до середины осины, но всё-таки труп был на расстоянии не менее четырёх саженей[19] от земли.
Добраться до трупа было очень трудно. Только при помощи двух человек удалось одному из понятых долезть по гладкому стволу до первых сучьев. Кое-как добрался он до трупа и крикнул, что дальше лезть он не может… Тогда понятому подали верёвку, которой он обвязал труп, перерезал над головой вожжи и спустил труп вниз.
Спиридон и понятые признали в покойном Ваньку по общему виду, по платью и сапогам, но только не по лицу. Это было отвратительная чёрная масса; вид всего трупа был ужасен.
Не было никакого сомнения, что в данном случае было самоубийство. Втащить на дерево на такую высоту ни живого, ни мёртвого человека не представлялось никакой физической возможности. Прикрепить конец вожжей около самой макушки осины мог только сам Ванька, привыкший лазить по деревьям как кошка.
Причины самоубийства ни Спиридон, ни понятые не могли объяснить.
– Он вообще был глуп как малый ребёнок, – говорили они, – всегда был дураком и озорничал шибко. В последнее же время, последние месяцы, стали примечать, что он болен. Смирный такой стал, тихий. Заболел, значит…
Ввиду отсутствия наружных знаков насилия и несомненности самоубийства становой пристав разрешил похоронить труп, так как врач за сильным разложением отказался производить вскрытие.
Отец подошёл к покойнику и стал стаскивать с ноги сапог. Он не поддавался. Труп разбух, и тело приросло к сапогу. Спиридон понатужился и стащил сапог вместе с приставшей к нему кожей и сгнившими кусками мяса.
– Что ты делаешь? – крикнул на него судебный следователь.
– А сапоги снимаю, – ответил невозмутимо Спиридон, – это ведь мои новые. Он украл их… Только вот почистить их немного придётся…