Неизвестная «Черная книга» - стр. 70
Соседи догадывались, что я вернулась, и хотя среди них не было негодяев, могущих выдать меня и моего ребенка, – оставаться было опасно. Через две недели с ребенком и метрическим свидетельством на имя Яловского Валентина, на которое в нужных местах я налила несколько капель чернил, – я ушла из Харькова искать работы и пристанища.
Я была с ребенком: меня везде пускали ночевать. Иногда разрешали искупать ребенка, но утром надо было уходить, и конца моим скитаниям не было видно.
Я была уже близка к отчаянию, когда мне сказали, что в Пархомовке в свеклосовхоз «Экономию» принимают рабочих. Но надо обращаться к «пану», а «пан» бывает ежедневно на станции у мотовозов.
Весь день ждала «пана» – не дождалась. А на другой день, уже плохо соображая, я подошла к линии, чтобы броситься с ребенком под мотовоз. Вдруг меня кто-то дернул за плечо: «Стоп, ты куда?» – спросил меня по-городскому одетый человек. «Я голодна, ребенок погибает, работу не могу найти». Последовали вопросы – откуда я, где муж и так далее. Все это уже было привычным, и я отвечала, как всегда.
– Ты – городская, а работа у нас тяжелая.
– Я справляюсь со всякой работой.
«Пан» посадил меня в бричку, и мы поехали. Нас встретила «пани».
– Смотри, – сказал ей пан, – какую Катарину с котомкой за плечами и ребенком на руках я подобрал.
Пани процедила:
– Ты вечно со своими фантазиями.
Пан посмотрел на меня и смущенно сказал:
– Она, кажется, под мотовоз хотела броситься. В страдании лицо ее было прекрасным.
Этой фантазии пана я обязана тем, что, несмотря на неясность моих документов, я получила работу и пристанище.
Работа была очень тяжелая, а мне, горожанке, она казалась еще тяжелее.
Ребенок был все время со мной. Лежит на тряпье неподалеку от меня, а я не могу оторваться от работы, подойти накормить его.
Умер у меня сын. Я продолжала работать машинально и тупо, вызывая нелюбовь и раздражение окружающих.
К концу лета пришел мой муж. Он попросился на работу, и его приняли. Через несколько дней у одного из немцев на огороде выкопали несколько кустов картошки. Кто-то сказал, что это я для мужа. Нас вызвали к коменданту. Меня избили до потери сознания. Рубцы на теле останутся навсегда. Потом нас повели на расстрел.
Не удивляйтесь: за катушку ниток, за папиросу, украденную у немцев, убивали и старых и малых.
Идем мы, а я думаю – видно судьба моя умереть от руки немецкого палача. И зачем я столько боролась за свою жизнь! Хорошо, что сын умер, и ему легче.
Вдруг видим – к коменданту подошла женщина – молодая, красивая, жившая у него уже несколько дней. Она о чем-то с ним говорила, и мы услышали: