Неистовые. Меж трёх огней - стр. 48
Задрать его через шипы! – красных роз! Красных! Что это, если не признание в любви и страсти? И улыбается, как идиот!
Мне и смешно, и в то же время накатывает такое облегчение, что на миг я ощущаю слабость и прикрываю глаза, а когда снова смотрю на Жеку… Не знаю, что этот клоун успел прочитать на моём лице, но, смущённо потоптавшись на месте, он вдруг рухнул на колени и выставил вперёд руку, угрожая мне букетом. Да что за...
Я озираюсь по сторонам, но, к счастью, на моей тихой тупиковой улочке свидетелями сего непотребства стали только голуби и соседский кобель. А, и ещё таксист, чтоб его! Малый, явно впечатленный представлением, разинул варежку и, похоже, никуда не торопится.
– Чего стоим, уважаемый? Кого ждём? – рычу на водилу. – Или ты хочешь мне деньги вернуть?
Не хочет. И, развернув свой пепелац, поспешно уматывает. А я двигаю к коленопреклонённому другу. Он по-прежнему продолжает сжимать цветы в вытянутой правой руке, а левой – шарит в кармане. Ещё один нежданчик?
– Жек, я тоже тебя люблю, но если ты сейчас выудишь из кармана кольцо, клянусь, я тебя выстегну.
– Да, – с комичной обреченностью кивает мой друг. Выдернув из кармана какой-то лоскут, он театрально вытирает со лба пот и покаянно склоняет голову. – Моё табло к твои услугам, братуха, можешь его поправить… ибо я заслужил.
– Мудак, – я расплываюсь в счастливой улыбке.
***
Спустя три часа, я в родной стихии. Сейчас даже не вспомню, когда в последний раз мы собирались вот так – только нашей четвёркой. Мы расположились за домом в беседке, увитой виноградной лозой. Эмоции прут наружу – мне хочется обнять своих друзей и признаться, что сейчас своим присутствием они подарили мне второе дыхание, и уже завтра, когда их не будет рядом, я больше не посмею чувствовать себя унылым потеряшкой, потому что вижу и знаю, что нужен им. Вот только пацанам ни к чему мои сентиментальные излияния – мы всегда понимаем друг друга без слов.
– За Геныча! – Макс поднимает граненый стакан с мохито и с грустью добавляет: – Похоже, скоро перейдём на молоко.
– За тебя, брат! – Жека бодает меня в висок и вскидывает свой стакан.
– За Геннадия Эдуардовича! – Кирюха салютует минералкой.
– За нас, пацаны! – от долгоиграющей улыбки у меня уже скулы болят, зато душа поёт.
И под дружный звон тары с дерева сорвались две испуганные птахи. Стояли там, на ветке, – подслушивали.
За то время, пока не подтянулись Малыш с Кирюхой, мы с Жекой много всего обмусолили. И, покуда я молотил «грушу» и танцевал со скакалкой, мой друг бил себя в грудь и каялся. Он беспощадно материл себя и Натаху (я ему не мешал), уверял, что всё зло от бестолковых баб (ну это давно не новость!), возмущался, что его легкомысленная сестра уже на второй день свадьбы весело и беззаботно отплясывала и улыбалась своему мужу (а разве это плохо?), а Сомов, придурок, радостно кивал рогами, изображая счастливого молодожёна.