Неистощимая - стр. 48
– Мне только проститься с ним, а там… а там хоть умирать, – нервно говорила, изображая Катерину, актриса лет сорока в коротком платьице, открывающем толстые ляжки. – Не помню, все забыла. Ночи, ночи мне тяжелы! – актриса взяла себя за прическу, не поясняя, о чем это она вдруг забыла, словно склеротичка, и почему вдруг ей тяжелы ночи, когда прекрасно артистам было известно – ночные голубовичевские вызовы всегда отлично и исправно оплачивались областным министерством культуры, а чаще всего самим губернатором. – Зачем они так смотрят на меня? – спросила депрессивная тетка, как будто действительно адресуясь к смотрящим на нее в ту минуту. – Отчего не убивают? – добавила она, словно прозревая скорое будущее. – Батюшки, скучно мне, скучно! – Вот здесь актриса изложила полную правду.
И тут же премьер глухово-колпаковского театра, блондинистый с плоским ликом парень лет тридцати, не могущий даже сыграть на гитаре, а не то, чтобы составить счастье любящей женщины, парень, значит, не входя в причины скуки глухoво-колпаковской Катерины, сообщил ей:
– Еду! Лошади уж готовы!
Катерина ахнула, а парень гордо выложил прямо несчастной в лицо:
– Я вольная птица!
Вот это были важные слова, и безотчетно все присутствующие, кроме спящего Маккорнейла, все, значит, присутствующие почему-то переглянулись меж собою – никто из них вольною птицей себя никак, честно вам, дорогие мои, сообщаем, никто, себя вольной птицею даже и в глубине души не мог считать, и завистливая мысль отобразилась на лицах в полусвете самого дорогого в Глухово-Колпакове кабака.
Ну-с, Катерина исправно бросилась в Волгу, сделав шаг в сторону стола и даже севши за него как раз напротив блюда с осетриной, и тут же машинально взяла лежащую в блюде двузубую вилку, и начала осетрину прямо из блюда доедать. А премьер, в слезах попрощавшись с Катериной, почтительно принял от секретаря конверт и спросил деловито:
– Домой нас отвезут, Максим Михайлович?
– Вон к ним садитесь в автобус, – указал секретарь на инженеров. – До гостиницы довезут, а оттуда уж вы сами.
И некий голос, нам с вами уже известный, голос, днем сообщавший невидимому своему собеседнику, что бурят, тут же произнес – причем где оный человек, обладатель голоса, находился в то мгновенье, мы знать не знаем – голос тихонько произнес:
– Инженеры отбывают… И артисты отбывают… А одна осталась – сидит, с губеровским секретарем пьет.
А полчаса назад тот же голос докладывал:
– Губернатор переводчицу повез… Охрана с ним… Англичане остаются пока…
Вы будете смеяться, дорогие мои, но мы можем совершенно точно вам сообщить, что в то же мгновенье еще один голос, вещающий в другую рацию, почти теми же словами доложил уже своему собеседнику: