Неглинный мост - стр. 22
Внешность Банщика была весьма примечательна. Ростом он доходил мне до плеча, сам был круглым и рыхлым, а лицо его напоминало вареную морковку, причем подбородок у него двигался как бы отдельно, он постоянно дергал нижней губой, отчего рот его проваливался, а подбородок почти касался носа. В общем, впечатление было такое, как будто сжимался кулак, только роль кисти руки выполняло лицо. Говорил Банщик еще интереснее. Во всей его речи самым слышимым было раскатистое «р-р-р-р-р», иногда он рычал просто без слов, а уж что он говорил, понять было практически невозможно. Попробуй разбери что-нибудь, когда до тебя доносятся обрывки фраз, отдельные бессвязные слова и рычание. Однажды Толстяк обидел Банщика, зарычав на него в ответ, после чего мы долго укоряли Толстяка.
Банщик был вечно пьян. Я ни разу не видел его трезвым, причем, пил он не только пиво. Однажды, уже на втором курсе, мы стояли с ним в Предбаннике Женского разряда, с нами была Маша (одна из Дружищ), и по этому поводу Банщик читал что-то про девичью грудь, вгоняя Машу в краску. В самый разгар нашей беседы открылась дверь Железного Угла (перегородка, весной 80-го отделившая Подоконник, на котором когда-то спал Эпилептик), и к Банщику подошел Борода и протянул ему полстакана водки. Банщик ЗАГЛОТНУЛ и закурил Беломор.
Чем больше Банщик пьянел, тем больше он заговаривался. Из его несвязного бормотанья можно было понять, что лучший друг его юности – заслуженный художник Моор, после того как он добавлял градусов, вдруг оказывалось, что его другом был сам Серега Есенин, а потом он говорил, что он сам не то Моор, не то Есенин. Но стихи читать он умел.
– А где луна? – однажды спросил он нас с Джеггером, столкнувшись с нами в дверях Мужского разряда.
– Где? Какая луна? – удивились мы.
– Ее, наверно, слопали собаки! – уверенно закончил Банщик и только после этого пожал нам руки, опять назвав нас Заслуженными Архитекторами.
Иногда, подходя к Ларьку, издалека можно было услышать пропитый голос Банщика, читающего свое любимое стихотворение.
– Стая воробышков к югу промчалась. Знать, надоело говно им клевать. Где-то на ветке ворона усралась… Ну и погодка, ебит твою мать! – в экстазе выкрикивал Серега, стоя посередине Сандуновского Прохода и ожесточенно жестикулируя. Вокруг стояла толпа пивососов, смеялась и жадно внимала.
Где и кем работал Банщик, работал ли он вообще, был ли он когда-то действительно банщиком, где он жил, почему он все время крутился в Сандунах, как его звали на самом деле – так и осталось для меня тайной. Лишь однажды он пригласил нас в гости, объяснив, что живет где-то рядом и что у него есть огромный сиамский кот, который очень не любит, когда он возвращается пьяным. Мы, конечно, не пошли, хотя Джеггеру почему-то очень понравилась эта идея, и он меня долго уговаривал. Но я не рискнул связываться с Сережей.