Нефритовые сны (сборник) - стр. 7
В душном холодном сумраке подвала почти ничего нельзя было различить, кроме смутных расплывчатых силуэтов. В напряженной тишине я слышал свое громкое дыхание и стук сердца, а также – чье-то близкое пыхтенье и щелканье нательных резинок.
– Танька, ты где?
От волнения у меня подрагивали коленки. Неужто я сейчас испытаю это?..
Сдавленные смешки. Где-то рядом энергично сопел и поругивался Сашка:
– Стой, не шевелись… Замри! Да не сжимай ты ноги!
Нет, ничего не выходило. Наши с ним навостренные карандаши кривились, надламывались в основании, однако не желали, несмотря на встречные усилия партнерш, проникать туда, куда им, по идее, проникнуть полагалось. Санька, отчаявшись, решил, видимо, пустить в ход палец. Светка вскрикнула гневно и, судя по звуку, влепила ему оплеуху. На том эксперимент и завершился.
Вконец разочарованные, мы выбрались, отчаянно щурясь, на свет божий.
– Дураки вы!
Вот оно, женское непостоянство.
– А вы!.. – (Санькина прощальная тирада тем более не отличалась любезностью).
Черт… Выходит, что-то мы делали не так, есть, значит, какой-то дополнительный секрет… Обескураживало то, что во всем этом деле я не уловил и тени ожидаемого удовольствия. Вдобавок, с самого начала я испытывал опасение, что в случае, если задуманное осуществится, у Таньки мажет родиться от меня ребенок. Больше беспокоило не то, что с этим потенциальным ребенком делать, а то, как объяснить родителям его появление. Ведь придется тогда сознаться в наших противоправных действиях. И наказания не избегнуть.
Таньку, видимо, тоже пугала возможность родов, даже после нашего неудавшегося акта. Но, в отличие от меня, она сильнее боялась самих родов, чем их последствий, и в конце концов выложила все начистоту своей матери.
Была поднята тревога. Санька вкусил ремня. Со мной же было проведено несколько нудных воспитательных бесед, в продолжение которых не раз повторялось с горестным покачиванием головы: “дурное влияние улицы”, “оградить от влияния улицы”. Оставался всего месяц до школы, и родители ограничились в отношении меня домашним арестом. И радовались возникшим у меня в этой связи похвальным, на их взгляд, увлечением: я часами изучал толстенные энциклопедические тома, таская их по несколько штук из зала в детскую. Между тем ни мать, ни отец не подозревали, что весь мой интерес сосредотачивался исключительно на вклеенных в книги репродукциях картин с изображением обнаженных или полуобнаженных натур – нимф, русалок, древнегреческих богинь и библейских дев.
Эти чарующие женщины с плавными, волнующе округлыми формами тепло освещенных тел не шли ни в какое сравнение с Танькой и Светкой с их цыплячьими ножками. Чего стоит хотя бы «Спящая Венера» Джорджоне или «Андромеда»