Неестественные причины. Тайна Найтингейла - стр. 77
Дэлглиш заверил его, что это прекрасный выбор.
Сидя в гостиной на первом этаже кукольного домика на Таннерс-лейн, Сильвия Кедж слушала завывание ветра и ежилась от страха. Она всегда ненавидела штормовые ночи, контраст между буйством стихии снаружи и глубоким покоем внутри коттеджа, спрятавшегося за скалой. Даже в бурю он оставался в коконе неподвижного воздуха, будто испускал испарения, против которых ничего не могли поделать внешние силы. Мало какая буря могла заставить дрожать окна коттеджа «Дубильщик», скрипеть его двери и бревна. Даже в самый сильный ветер ветки бузины за черным окном всего лишь вяло шевелились, словно им не хватало духу постучаться в стекло. Ее мать, нежась в кресле перед камином, часто повторяла: «Мне нет дела, кто что говорит, главное, что нам здесь очень уютно. Не хотелось бы мне в такую ночь оказаться в “Пентландсе” или в “Сетон-Хаусе”». Любимой фразой матери была: «Мне нет дела, кто что говорит». Она всегда произносила ее с безапелляционностью вдовы, ополчившейся на весь мир. Мать испытывала маниакальную потребность в уюте, ей хотелось забиться в тесную безопасную раковину. Природу она воспринимала как оскорбление, и безмятежность коттеджа «Дубильщик» служила ей убежищем скорее от мыслей, чем от ветров. Но Сильвия была бы только рада натиску холодного морского ветра, от которого двери и окна заходили бы ходуном. Это по крайней мере подтвердило бы существование внешнего мира и ее включенности в него. Она боялась этого гораздо меньше, чем здешнего противоестественного покоя, ощущения полной изоляции, когда сама природа пренебрегает ею, считает недостойной внимания…
Нынче ее страх был острее, неудержимее привычной тоски – плода одиночества и отрезанности от мира. Она боялась, что ее убьют. Начиналось это как заигрывание со страхом, сознательное, взвешенное пренебрежение приятными мурашками, сопровождающими чувство опасности. Но воображение сыграло с ней злую шутку: оно вдруг вышло из-под контроля. Придуманный страх превратился в настоящий. Теперь Сильвия, сидя одна в коттедже, была беспомощна и очень боялась. Она представляла мягкий песок на улице, огражденной высокой живой изгородью, чернеющей в ночи. Если убийца явится ночью, то она не услышит, как он будет приближаться, ступая по песку. Инспектор Реклесс получал от нее один и тот же ответ на свой навязчивый вопрос: можно ли, ступая с осторожностью, миновать коттедж так, чтобы остаться неуслышанным и незамеченным? А если тащить труп? Здесь судить было труднее, но все равно возможность прошмыгнуть мимо оставалась. Спала она крепко, с закрытыми окнами и задернутыми шторами. Только нынче он не будет тащить труп, а придет за ней, придет один – с топориком, с ножом, с веревкой в руках… Сильвия попыталась представить его лицо. Это будет знакомое лицо; даже без настойчивых вопросов инспектора она знала, что убийца Мориса Сетона живет на Монксмире. Но ночью его лицо будет белым и неподвижным от напряжения, лицом хищника, подкрадывающегося к жертве. Возможно, он уже стоит у калитки и гадает, заскрипят ли петли, если ее толкнуть… Хотя ему следовало бы знать, что без скрипа не обойдется. Это знает весь Монксмир. Только зачем ему об этом тревожиться? Если Сильвия закричит, поблизости не будет никого, чтобы услышать ее. Убежать она не сможет – это ему тем более известно.