Недостойная - стр. 62

А ближе к концу вечера ректор спросил:

— Как ты додумалась до этого способа сдавать экзамены? С помощью амулетов?

Я ответила не сразу. Некоторое время сидела и думала, что же сказать, чтобы он понял… По‑настоящему понял. Так, как всегда понимали Валлиус и Рон.

— Я придумала это ещё до начала учёбы в университете. Мне ведь говорили, что у меня нет шансов учиться там, архимагистр. И я искала этот шанс повсюду. Я осознавала, что мне нужно будет временно увеличивать силу и необходимо научиться управлять амулетами, которые это делают. Я тренировалась. Сначала — на совсем слабых амулетах, потом — на более сильных. Это было непросто, поначалу я постоянно теряла сознание или кровь начинала из носа хлестать, а уж эти проблемы с дыханием… Я несколько лет тренировалась, архимагистр.

Арманиус слушал очень внимательно, даже забыл про десерт.

— Постепенно начало получаться. И время, что я могла носить на себе амулет силы, всё увеличивалось. Но, естественно, не до бесконечности. Сейчас я могу носить свою иглу не дольше часа, потом отключаюсь. Когда училась, не выдерживала дольше двадцати минут. Но этого хватало, чтобы сдать даже самый сложный экзамен.

Я замолчала и уже собиралась встать и пойти к себе, когда ректор спросил:

— Но зачем?

Почему‑то стало смешно, и я улыбнулась.

— Архимагистр, а зачем вы пошли в охранители?

— Я не мог иначе. Но это… другое.

— Почему же? Я тоже не могла иначе. Магическая медицина в частности и магия в целом — моя жизнь.

Мне показалось, он всё-таки понял. Понял, что можно выбрать войну — ради мира в собственной душе.

И даже пошутил:

— Валлиус был прав, когда говорил мне, как нам повезло, что у тебя всего лишь две магоктавы. А то ты нашла бы способ уничтожить Геенну, и я остался бы без работы.

Защитница, как же это оказалось приятно услышать…

— Да, Валлиус говорил мне примерно то же самое… Только при этом называл упрямой ослицей.

— Это в его стиле. Меня он когда‑то называл… хм… бебе. Бесшабашный баран.

Как же я смеялась!

Но теперь, возвращаясь в гостевую комнату, я вспоминала, что так и не сказала ректору всю правду о том, как называл меня Брайон. Постеснялась.

«Упрямая ослица с добрым огненным сердцем».

Так он сказал, когда я, рыдая от счастья, ворвалась к нему в кабинет, чтобы поведать, как в первый раз вспыхнул разрушенный контур Арчибальда. Это ведь значило, что у меня получается, действительно получается, и он не зря в меня верил.

Это так важно — когда в тебя верят. Мне кажется, если бы я не встретила на вступительном экзамене Валлиуса, ничего из того, о чём я мечтала, так бы и не сбылось. Но мне всегда болезненно не хотелось его разочаровывать.