Недоросли. Холодные перспективы - стр. 22
– Я слышала, как пан Кароляк представлял вас моим гостям, пан Невзорович, – сказала, улыбаясь, хозяйка дома. – Приятно видеть в моих стенах столь храброго и великодушного юношу. Прошу располагать моим гостеприимством без стеснения. Познакомьтесь (она повела рукой в сторону девочки – дочь стояла на две ступеньки выше матери и с любопытством разглядывала Глеба) – моя младшая дочь, Цели́на Шимановская.
– Восхищён, – поклонился Глеб. – Восхищён красотой как матушки, так и дочери. Готов быть кавалером…
Слов Глеба были прерваны многочисленными смешками, прокатившимися по залу, и он смутился, сообразив, что в кавалерах у матери и дочери вряд ли есть недостаток.
Смущение разрядилось, когда Олешкевич весело воскликнул:
– Пани Мария, может быть, вы сыграете нам какое-нибудь своё новое сочинение?! Я думаю, несправедливо, что в Германии, Швейцарии и Италии их уже слышали, а мы, ваши земляки в чужом городе – ещё нет!
Окружающие приветственно зашумели, захлопали в ладоши – слова пана Юзефа понравились всем.
Шимановская не стала жеманиться и отнекиваться – видно было, что музыка для неё – истинное удовольствие. Она неторопливо прошла к стоящему в углу зала фортепиано, откинула крышку, взяла несколько нот и удовлетворённо кивнула – настраивать инструмент не требовалось. Кароляк торопливо подставил к фортепиано табурет, пани Мария присела и бросила пальцы на клавиши.
Музыка плыла по залу, а Глеб вдруг вспомнил урок в корпусе, когда кадеты танцевали под полонез Огинского. За окнами в свинцовых переплётах наваливалась на город синими сумерками сырая питерская зима, а ему казалось, что там на самом деле – леса и болота, подёрнутые пеленой зимней литовской вьюги.
В корпус Глеб возвращался уже в полной темноте. В фонарях плясали бледно-жёлтые языки масляного пламени, на площадях горели костры, сложенные из обломков брёвен (остатки разрушенных недавним наводнением кораблей и домов) – погреться запоздалому прохожему в сильный мороз. Цокали копыта по мёрзлой заснеженной мостовой, фаэтон покачивало на булыжниках брусчатки, кучера покачивало в такт.
У въезда на Исаакиевский мост Невзорович повернулся лицом к Кароляку, который зябко кутался в меховую полость.
– Спасибо, – серьёзно сказал Глеб. – Очень интересные и приятные люди.
– Особенно пани Мария и панна Цели́на? – поддел Габриэль.
– Не без того, – согласился Невзорович смущённо и весело. – Но и пан Олешкевич… и другие…
– То ли ещё будет, дружище, то ли ещё будет, – загадочно пообещал Габриэль.
2
Котёнок был худой и неприглядный. Короткая серая в тёмную полоску шерсть свалялась и торчала клочьями, прикрывая там и сям небольшие пятнышки лишая. Он жался в углу парадного, крупно дрожал (в парадном было холодно – печи, должно быть, были не топлены с утра), глядел на людей круглыми испуганными глазами и пискляво мяукал.