Недо… (рассказы). Ради карнавала - стр. 11
Ко времени, как третий сын начал по двору носиться, как угорелый, захворала маманя наша, слегла и больше уж не поднялась. Каких только лекарей старик ни приглашал… Потом знахарей, ведунов, старушек-шептуний, у которых заговоры на всякий случай жизни и смерти припасены. А там уж, знамо дело, до чернокнижников рукой подать. И в недобрый час нашептали доброхоты съездить попытать счастья на край земли, к колдуну в Серых горах, дальше которых только лед да небо. Имени того колдуна никто не помнил, так давно жил он на белом свете. Жил, когда дед старика еще совсем молодой был. Чем согревался и что ел на голых скалах, где ни травинки, ни живности какой отродясь не бывало – неведомо. А еще более неведомо было, чем дело обернется, когда о помощи попросишь. Кому и поможет, кого просто прогонит с глаз долой, а кого проклянет, да так, что иные в омут головой – чтобы быстрее отмучиться. Потому, если ходили к колдуну с просьбой какой, то в самом крайнем случае. Когда уже все одно, помирать или, авось, вывезет.
Взял старик друзей своих верных, с ним не раз огонь, воду и медные трубы прошедших, да отправился в путь неблизкий. И сгинул.
Маманя наша мужа своего, даром, что обещалась, не дождалась. За несколько лет с отъезда старика тихо стаяла, как свечка.
Старшому тогда двенадцатый год минул. Но ростом он вышел не по годам. Ратному делу смальства учился. Со стариковским двуручником еще, пожалуй, не управился бы, но обычным мечом рубился – любо-дорого посмотреть. Дружина за старшого – в огонь и в воду была готова. С той поры и стал править старшой сам, несмотря на малые лета. А когда вернулся старик – первенцу его девятнадцатый год шел.
Оно и по малолетству норов у старшого крутой был. А без старика, без руки его железной и вовсе испортился. Никто супротив слова сказать не мог. А кто и мог – тех нету давно. На колу али в темнице сгнили. Да и нам, братьям единоутробным, не больно-то сладко жилось. Мне еще не так туго приходилось, если сравнить. А мелкому доставалось ей-ей. И когда он, причудам старшого подчиняясь, в шутовском наряде с бубенцами среди ночи плясал, словно дурак придворный. И когда спал он, неделями, словно пес сторожевой, у брата в палате на полу, подле ложа. Когда на четвереньках ходил, под столом объедками питался. Когда побивал его старшой, забавы ради, то кулачищами своими пудовыми, то палкой, а как в раж входил, то и сапогами.
А мелкий только улыбался своей странной мягкой улыбкой. И, казалось, никакой злобы к брату не питал.
До потехи с Марьюшкой.
Славная была деваха. Тихая, да улыбчивая, даром, что сиротка. Смальства – то на кухне стряпухам помогала, то подмести-прибраться, то еще чего. Без дела никогда не сидела. А если и выпадала ей минутка свободная, всегда рукоделие какое наготове было.