Неделя на Манхэттене - стр. 17
А что может выглядеть печальней с трудом эмигрировавшего еврея, грозящего закрыть границу своего государства? И что может выглядеть позорней еврея, копирующего фашистов, сжигавших на берлинской площади Оперы книги, «чуждые арийскому духу»? Я ожидала объятий маленькой страны с «близкими-родными-умными-чуткими-тонкоорганизованными евреями», помещёнными в теплицу, но на меня пёрли крикливые совки, объяснявшие, как, где, с кем и зачем я должна жить, что думать и как чувствовать.
Это казалось путешествием на машине времени по худшим опциям социализма. Да ещё истерическая атмосфера «факта кольца, обстрелов и терактов». И бесконечные заявления о «богоизбранности» в сочетании с отвращением к иудейской традиции и ивриту. Да ещё наблюдаемые на родине в полном советском шоколаде, исступленно рассказывающие о зверствах антисемитизма, словно понаехали не из нашей страны, а из Российской империи восемнадцатого-девятнадцатого века.
Полностью ощущение бесперспективности Израиля накрыло, когда попросила на рецепции иерусалимского отеля вызвать такси, а служащий ответил:
– Придётся ждать! Вы же не поедете с арабом!
– Почему я не поеду с арабом?
– Вы поедете с арабом? – гаркнул он на всё фойе, и оно с изумлением обернулось на меня.
– А чем араб за рулём отличается от еврея?
– Тем… что он – араб… – прошипел служащий, и фойе закивало.
Тогда я потребовала такси исключительно с арабом. Именно с арабом, и только с арабом. Хотя до сих пор не понимаю, как они различают друг друга?
Но стоило арабу газануть и услышать, что я из России, он заявил на прекрасном русском:
– Я учился в Москве! Знайте, это наша земля, и евреев здесь не будет, даже если на это уйдёт жизнь нескольких поколений моей семьи! Так я воспитываю сыновей и внуков!
Страна, воюющая в стольких поколениях, делает войну национальной идеей и постепенно становится военной базой с менталитетом военной базы. И уже не может и не хочет выйти из агрессивного сценария, чтобы стать частью решения, а всё шире и глубже становится частью проблемы. Но, как говорил один мудрый соратник Милошевича, трагедию Сербии подтолкнуло то, что Милошевич не осознавал масштаба страны и примерял имперскую мантию.
Я безуспешно искала на этом агрессивном лоскутке израильской земли своё пронзительное, подкожное, генетическое… но никто в Иерусалиме и Тель-Авиве не знал, как найти среди населения в 8 000 000 человек потомков моей небезызвестной родни, чтоб я привязалась к этой земле хоть какими-то тонкими ниточками.
Мой прадед Йосеф Айзенштадт отдал жизнь пропаганде построения города Солнца и умер в 1939 году на Арбате, пропитав сионизмом сердца пятерых сыновей. Старший сын – Самуил Айзенштадт – тот самый гебраист, что создал в Румянцевском музее отдел литературы на идише и иврите и спас от уничтожения коллекцию Шнеерсона.