Нечестивый - стр. 6
Уже много лет бар «На перекрестке» считался Меккой для мотоциклистов от пятого до девятого округа. Нейтральная территория, где бармены, охрана и танцовщицы одинаково лояльно относились ко всем клубам. Здесь было всего три правила: платить сразу (никаких долгов, никаких друзей, хочешь веселиться – оплачивай свое удовольствие); никакого оружия (забирали все, даже чертовы кассеты для бритья) и никаких «дел» – нейтральная территория могла оставаться нейтральной только до тех пор, пока гости не вспоминали свои прошлые подвиги. Последнее для Хромого было особенно сложно. После распада «Нечестивых» многие отчаянно пытались перетащить его на свою сторону и, как всегда, выбирали самое неподходящее для этого место.
Два предупреждения в баре Хромой уже получил. То, что их оказалось два – считалось наградой за долгожительство. После третьего обещали не церемониться. В это Хромой верил, поэтому оказаться «На перекрестке» прямиком после своего дня рождения для него было равносильно собственноручно подписанному годовому абонементу на больничную койку. И еще больше смущало то, что о вчерашнем вечере не сохранилось ни одного воспоминания. Как он здесь оказался? С кем был? Что делал?
– Яшма, – с накатывающей тревогой крикнул он бармену. Единственному, кого помнил.
Никто не отозвался. Зато за стойкой на дне одной из бутылок, как по волшебству, блеснул янтарный напиток.
Искушение было слишком велико. Минуты две Хромой держался, помня о третьем предупреждении, но треск в голове заставил мысли повернуть в другую сторону.
– Да здесь всего на глоток-другой, не больше, – прошептал он сквозь зубы и потянулся за бутылкой. – И вообще, в честь круглой даты могут и угостить. Так, дружище, кто у нас здесь? Старина Джек… Знакомиться не будем, я быстро кончу. Мне всего-то мысли в порядок привести.
Полста капель не хватило – мысли его оказались на редкость мерзопакостными. Прожитые пятьдесят лет уже можно было считать большей частью жизни, а для кого-то и всей жизнью. Многие из его знакомых так и не смогли дотянуть до цифры в пятьдесят один, да что там говорить, большая часть и до пятидесяти не добралась. Кто-то остался на трассе. Кого-то убили в войне клубов. Двое, он помнил точно, умерли от болезни. Одного убила жена. Одного – любовница. Но большая часть просто пропала. После тридцати пяти он перестал их считать, так что сухая статистика была не в его пользу.
А прошлым утром случилось еще одно неприятное открытие. Проснувшись в кои-то веки на собственном диване, он вдруг отчетливо почувствовал запах отчаяния. Оно воняло бензином и свернувшейся кровью, смешанной с виски, блевотиной и амбре дешевых шлюх. Лет тридцать назад он бы сказал, что это запах свободы. Лет двадцать – завел бы старую песню о настоящем мужчине. Лет десять – пожал бы плечами и безразлично выдал что-то вроде: «да, брат, такой душок имеет моя жизнь». Но ему стукнуло пятьдесят, и в этот момент он неожиданно понял: все это время так разило от летящей в него крышки гроба. Он отвернулся от бара и, вторя своим мыслям, едва слышно произнес: