Нечайная Роза - стр. 4
Полгода! Да я всю жизнь ему элементарные вещи напоминаю.
— Где кошка? Куда мне можно упасть? — услышала я голос из темноты.
— У Сеньки…
— Слава богу! Одеяло дай…
Ему можно две трети на себя тянуть, а мне нет. Сколько раз просила обзавестись вторым одеялом. Так нет же — пока одна кровать, будет одно одеяло. И голые ноги — у меня. А потом пусть не говорит, что они у меня холодные!
— Не хочешь извиниться? — спросила я со своего края кровати, оставаясь к ответчику спиной.
— За что на этот раз?
Кровать скрипнула, сообщив, что муж повернулся к моей спине лицом.
— За гостью, блин… — вцепилась я в подушку, чтобы меня не развернули. — Не понимаешь, что написать эсэмэску за пять минут до прибытия поезда, моветон?
— Как узнал, что она у нас ночует, так и написал тебе. Не мог же звонить из поезда!
О, да — терпеть не может личных разговоров на людях. И, наверное, заботился о душевном состоянии девушки: как бы не смутить неверным выбором слов. Впрочем, что уж там — я услышала его голос лишь через полгода знакомства: до этого мы с ним чатились. Я понятия не имела, что живу с ним в одном городе: он твердил, что из Иркутска. Оказалось, только родом. Закрою глаза и как сейчас вижу черный экран и бегущие по нему разноцветные текстовые строки. Его были фиолетовые, мои — зеленые. Почему такой цвет выбрал, объяснить не мог — все-то у него по ошибке! Ник — ЛАЭС, ленинградская атомная электростанция: я иначе не могла его расшифровать, а он понятия не имел, что кто-то может таким образом интерпретировать ник, в котором в Лаосе случайно поменялась буква — не заметил при регистрации, а потом решил, что и так сойдет. Ну и доверился до кучи автоматическому выбору цвета ника. Третьей его ошибкой было знакомство со мной, которое он планировал с самого начала, прекрасно понимая, что я вся такая откровенная с ним лишь потому, что уверена в том, что наши пути никогда не пересекутся. Хорошо, я хоть о личной жизни ему ничего не говорила. Привата в том чате не было — все печаталось на публику. Hello World одним словом.
— Ну чего ты злишься? — проговорил он после моего многозначительного ностальгического молчания. Тронул за плечо. Сумел развернуть к себе. — Хочешь всю правду?
В ушах вибрировало от звука его голоса, хотя он больше не кричал, а даже как бы шептал.
— Я заплатил за операцию ее матери. Сущие копейки. Для нас. Для них — вопрос жизни и смерти. Мать в одиночку ее растила. Если она умрет, Роза останется совершенно одна.
— Бабушки-дедушки, тети-дяди?
— Ее мать поздний ребенок, никого давно нет. Остальные родственники дальние. Ну, все сразу дальними становятся, когда вопрос денег встает. Они по квоте уже год операцию ждут.